Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров

А в палатке пахло хвоей и дымком, лунный свет просачивался сквозь оконце, наверно, так же, как и тысячи лет назад; и, глядя на жидкие лунные блики, Алексей думал, что все четыре года войны он жил одной надеждой увидеть мать, жил надеждой успокоить ее: «Мама, ты видишь, я жив, здоров, все хорошо, мы снова вместе». А разве он не любил ее?.. Он так научился и доброте и ненависти за эти четыре года. Он никогда не знал, что вдали от дома можно так любить мать, ее морщинки усталости возле губ, ее тихую улыбку.

Вдруг он услышал голос:

– Алексей!

Он открыл глаза: на краю топчана сидел Дроздов в шинели, накинутой на нижнее белье; рядом стоял Луц и начальственно шикал на него:

– Устал человек, не видишь?

– Я лучше тебя знаю, Миша, когда он устал, – убедительно говорил Дроздов и, увидев, что Алексей очнулся от дремоты, воскликнул шепотом: – Здорово, старина! Почему не разбудил? А я тут встал воды напиться, а Миша мне… Где ты пропадал?

– Толя… – Алексей помолчал. – Я получил письмо от сестры. Мама погибла. Я представить не могу…

Глава тринадцатая

Ранним утром майор Градусов вызвал Алексея в штабную палатку.

– Вы вовремя приехали, старший сержант Дмитриев. Командование училища подписало приказ о назначении вас старшиной дивизиона. Я поздравляю вас.

Майор Градусов протянул приказ.

– Читайте.

– Я не понимаю вас, товарищ майор, – сухо сказал Алексей. – Меня – старшиной дивизиона? Почему?

– Постарайтесь понять.

Грузно расхаживая по палатке, Градусов принялся объяснять обязанности старшины дивизиона, и Алексей уже слушал его с чувством неприязни. Ему неприятен был сейчас командир дивизиона с его резкой манерой говорить, с его нахмуренными бровями, командными интонациями в голосе; особенно неприятно было, что Градусов хотел его назначения на должность старшины дивизиона, это было совершенно непонятно ему: они разговаривали всего один раз, и то на экзамене. «За что он снимает Бориса?»

Градусов продолжал:

– Я надеюсь на вас, старший сержант Дмитриев. Уверен, что вы наведете образцовый порядок в дивизионе. Прежний старшина не смог справиться со своими обязанностями, как положено: распустил людей, мало этого – сам нарушал устав, не оправдал возложенной ответственности! Так вот, старшина…

– Я только старший сержант, товарищ майор, – подчеркнуто сказал Алексей, пытаясь показать этим, что его совсем не радует новое нежданное повышение. – Я на фронте получил это звание.

Майор Градусов заложил руки за спину, и ответная колючая твердость возникла в его ощупывающих глазах.

– Будете старшиной, вам присвоят звание! Полагаю, что это звание выше звания старшего сержанта. Но коли вы так скромны, прежнее звание может остаться. Так вот! – слегка повысив голос, повторил он. – Вы теперь не только курсант, вы – старшина дивизиона. В ходе внутреннего распорядка, чистоты, чистки матчасти вам подчиняются все курсанты дивизиона и даже старшины батарей. Требуйте дисциплины с людей! Тем более это необходимо сейчас, в период стрельб! Знаю, надеюсь – вы это сможете. Вы отлично сдали экзамены после болезни – стало быть, у вас есть воля. Это, собственно, и все.

Градусов некоторое время с пытливым упорством наблюдал Алексея; затем крупные губы его обозначили улыбку, он заговорил:

– Как провели два дня в училище? А? Один! Свободный! Встретились, верно, с кем-нибудь? Н-да, молодость! Ничего, ничего, иногда не мешает проветриться. Офицер должен нравиться! Так-то! Вышел в город, прошагал по улице – чтобы все девки от восторга из окон падали! Так, Дмитриев? – спросил он уже с незнакомой, добродушной благосклонностью и кашлянул. – Ну, делу – время, потехе – час. Тут вот капитан Мельниченко прислал рапорт по вашему поводу. Что тут он?.. Кажется, вот хвалит вас. Прекрасно привели из мастерских орудие. Всё, Дмитриев. Желаю успеха, идите! Принимайте дивизион.

Алексей вышел; его немного трясло нервной, ознобной дрожью.

А в лагере начиналось утро, дорожки были располосованы теплым солнцем, подсыхала роса. По песчаным тропкам прыгали синицы, нехотя отлетали в сторону, спугнутые шагами Алексея. Дневальные подметали линейки, заливали умывальники, среди поляны над походными кухнями вертикально поднимался погожий дымок; гремели черпаками повара. Дивизион находился на реке – было время утренней физзарядки и купанья.

Алексей направился к своей палатке, сел на пенек, достал папиросы. Солнце из-за деревьев начинало чуть припекать, но в груди было холодно, пусто, и он никак не мог унять эту нервную дрожь после разговора с командиром дивизиона.

Дневальный Луц выглянул из палатки, оббил березовый веник о ствол сосны, спросил, сощурясь от солнца:

– Если не секрет, Алеша, зачем вызывали?

– В большое начальство выхожу, Миша, – хмуро ответил Алексей. – Никогда не думал…

– Ставят на полк? – сострил Луц. – Немедленно отказывайся. Скажи – некогда, грудные дети…

– Ставят на дивизион.

– Старшиной? Неужели? – догадался Луц, и брови его поползли вверх. – Так. А как же Борис? Снимают? Ну и ну!..