Внутренность храма удачно гармонирует с его внешним видом: мягкий, золотистый свет, проникающий сквозь разноцветные окна, придает необыкновенно приятный колорит внутренней отделке храма; высокохудожественная в глубоко продуманная роспись стен, тонкой работы беломраморный иконостас со святыми иконами — всё это способствует религиозному подъёму духа и молитвенному настроению прихожан.
Торжество освящения придела во имя Святого Николая Чудотворца (нижняя церковь) было совершено годом раньше, совпавшее с 35-летием служения митрофорного протоиерея о. Владимира Левицкого, настоятеля храма, столь потрудившегося на его создание, в присутствии архимандрита Владимира[481]
из Рима, императорского посла Нелидова, С. Д. Шереметева[482], гр. Олсуфьева[483], Б. П. Мансурова[484] и др.В художественном отношении церковь не уступает верхней. Превосходна живопись икон, составлявших вместе с иконостасом и клиросами, часть Демидовской церкви.
Разумеется, что этот краткий очерк не мог вместить в себе детальное описание внутреннего устройства храма и всех шедевров русского религиозного искусства в нем содержащихся.
Кто хоть раз побывал во Флоренции и посетил православную церковь, у того неизгладимо сохранится в памяти ее своеобразный облик на фоне итальянского пейзажа и невольное чувство искренней признательности к ее созидателям.
Ныне старостой храма является графиня М. В. Олсуфьева[485]
. Богослужения регулярно совершаются приезжающим из Ниццы о. Иоанном.В наши дни практикуется экуменизм — бойтесь волков в овечьей шкуре…
XVI. (Вечный город)
Мою первую ночь в Риме я провел, не сомкнув глаз: испытанные мною переживания при въезде в Вечный город, одна мысль, что я, наконец, нахожусь в нем, и уже виденные мною мимолетно за короткий день его прославленные очертания не давали мне заснуть…
На другой же день я отправился на Форум. Я увидел его с Капитолийского холма. Он показался мне давно знакомым, будто я уж не раз бывал среди этих остатков древнеримского величия: еще в ученические годы я долго и подробно с любовью изучал его планы, его историю и бившийся там пульс жизни великой Римской Империи. Вот арка Септимия Севера, вот храмы Юпитера Победоносного и Аполлона, храм Венеры, Сатурна, божественного Юлия Цезаря, Августа, могила Ромула, арка императора Тита и виднеющийся вдали огромный массив Колизея! Как завороженный смотрел я на эти места, где еще в далекие языческие времена зародилась наша культура, и невольно шептал, сложенные гекзаметрам, имена двенадцати главных римских божеств: Iuno, Vesta, Minerva, Ceres, Diana, Venus, Mars, Mercurius, Jovis, Neptunus, Vulcanus, Apollo.
Вон там, та трибуна, с которой произносились государственными мужами речи, звучавшие на весь тогдашний культурный мир, расположившийся по берегам Средиземного моря. Суровый Катон[486]
в своих речах громил отсюда врагов Рима и требовал разрушения Карфагена, заклятого врага латинской культуры: «Ceterum censeo Carthaginem esse delendam», — «Кроме того, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен!» — заканчивал он каждую свою речь.Вон там, Марк Тулий Цицерон, отец Отечества, знаменитый оратор, ученый и судебный деятель, разоблачал в сенате крамольного Катилину: «Quousque tandem Catilina abutere patientia nostra?» — «Доколе, Каталина, будешь ты злоупотреблять терпением нашим?».
В Колизей я пошел ночью. Луна освещала величественные остатки древнего цирка, и ночное безмолвие не нарушало священной тишины этого Святого места: на арене, обильно обагряемой некогда кровью священномучеников, принимавших добровольно во имя веры истинной и уверенности в загробной жизни невероятные мучения, растерзания дикими зверьми и сжигания живьем — стоит ныне большой каменный крест, являющийся на этом месте испытания веры и подвига плоти символом победы духа над материей: здесь в крови и в мучениях утверждалась в течение трехвековых гонений новая Вера, которую возвестил Сын Божий: «Возлюби ближнего своего, как самого себя», и которая победила, в конце концов, и наивный и красивый языческий политеизм, и воинствующий и первобытный Закон Ветхого Завета: «Око за око и зуб за зуб».