Нельзя же было полагаться на то, что родители учащихся воспитают в своих детях сознательных граждан. у многих гимназистов и студентов родители были малограмотными, у других были сами сознательными революционерами, у третьих дома обращалось внимание на то, чтобы дети хорошо учились и не оставались в классах на второй год. Семьи же, где детям давалось патриотическое воспитание, были исключением.
Вот теперь, когда всё летит стремительно к черту, и оказалось, что не на чем задержаться.
Предвидя неминуемое крушение России и, главным образом, в лице ее Армии, мы и начинаем любить наше Отечество, нашу Армию, переживать с тоской и отчаянием разнузданное царство хамов и образованных дураков. На краю какой бездны мы стоим! Гром грянул, и мы перекрестились. Не поздно ли?
Зашел я на днях на квартиру к моим товарищам по гимназии Полубинским, на Фурштадскую 19. Два брата близнецы, оба офицеры лейб-гвардии 3-го стрелкового полка. Один подпоручик, другой прапорщик. Там же был прапорщик Шуенинов, сын профессора Женского медицинского института[84]
, тоже мой одноклассник, работающий в Военно-химическом институте. Отец моих товарищей генерал-майор Полубинский давно умер, и семья жила очень бедно, а потому они сдали одну комнату с пользованием телефоном какой-то неизвестной даме, которая всё время куда-то звонила; к ней часто приходили, а у себя в комнате она хранила тюки «Правды» и большевицких прокламаций.Сидим мы у них в гостиной, разговариваем и рассматриваем шашки кавказской, златоустовской и золингеновской работы. Чудной работы, великолепные клинки. Вдруг слышим, как жилица соединилась с кем-то по телефону и говорит.
— Ну да, конечно, приходите, приносите Ваши пакеты и ночуйте у меня; да, да, буду очень рада, как раз у меня здесь сейчас товарищ Веленин, приходите.
Тогда сестра моих приятелей начала говорить этой даме, что она удивляется и что крайне бесцеремонно приглашать к себе кого-то ночевать без спроса, и что это ой очень неприятно. Женщина стала что-то отвечать очень нахально. Мы не вмешивались, но прислушивались. Вдруг слышим в разговор вмешался мужской голос.
Тогда мы вышли на голос все вчетвером, как были с шашками в руках. Видим: в передней топчется какой-то небольшого роста человек в кожаной куртке; вся голова забинтована.
Увидев нас, он растерялся и моментально направился к выходной двери, дающей сразу во двор. Мы направились за ним, обмениваясь неприятными словами. В дверях мы остановились, он же пошел через двор на улицу и повернувшись из подворотни, пригрозил нам кулаком:
— Погодите, я вам покажу, офицерам!
И ушел.
Через несколько дней мы узнали из газет, что Ленин скрывался в Финляндии и наезжал в Петроград под фамилией Веленин (Вл. Ленин). Оказывается, нам грозил кулаком сам Ленин.
Надо сказать, что товарищ Веленин сильно нас рассмешил, так как всё его поведение и угрозы кулаком были скорее пошлы и ничего «великого» не было заметно в фигуре человека в кожаной куртке с забинтованною головою.
(Интересно проследить судьбу четырех «угрожаемых». Поручик Полубинский после демобилизации работал простым рабочим в сельскохозяйственной артели, женился, живет сейчас в советской России.
Его брат прапорщик Полубинский поехал добровольно в действующий полк. На переходе Луцк — Тернополь заболел и скончался от перитонита. Тело его привезли в Царское Село и отпевали в полковой церкви. Я стоял при гробе в офицерском карауле. Ужасно было горе матери. Надо было слышать, как она звала сына по имени, войдя в товарный вагон, где стоял гроб.
Прапорщик Шуенинов, сын профессора, тоже поехал добровольно на фронт и попал младшим офицером в Сибирский стрелковый полк. Я с ним переписывался, но вскоре перестал получать от него письма. И вот в феврале 1918 года он возвращается в Петроград в совершенно обалделом состоянии, является в Смольный, получает на руки оружие и соответствующий документ. Оказывается, его на фронте выбрали в конце концов на должность командира бригады. В 1919 году он командовал продовольственным отрядом, был пойман белыми в Перми и повешен.
Я же полтора года пробыл в красном Петрограде, сидел в Чека, голодал, участвовал в антибольшевицком заговоре, был в белой армии и теперь благополучно эмигрантствую в Париже.
В общем ни один из «угрожаемых» не погиб от красных.)
Сегодня очень важное заседание полкового комитета. Пришел откуда-то приказ о введении железной дисциплины. Командир полка полковник Яковлев читал его в слух в присутствии большинства офицеров и при полном составе комитета. Обстановка была торжественная.
Полковник Яковлев, необычайно тучной комплекции, с красным лицом и небольшими глазками, краснел и надувался более обыкновенного, и лицо его было багрово-красным.