Горькая истина. Записки и очерки

Но ведь теперь их власть, жидовская, как же ему идти против своих. Он живет теперь на Моховой. Притащил меня к себе. Ну, зачем спрашивается? Когда меня арестовали в прошлом году в Октябре, он отказался меня выручать[140], а сейчас пристал: «пойдем, да пойдем». Попробуй — ка отказаться.

Сказал он мне, что Колчак на Волге, и что они спешно перебрасывают туда миноносцы по Мариинской системе (доложу Илье Романовичу). «Ну а ты что?» «Да я ничего. А что?» «Да так, а вот посмотри, у меня тут что есть».

На столе перед зеркалом лежала куча офицерских погон всех чинов и родов оружия[141]. «Дай-ка я тебе примерю, которые тебе больше идут». И начал прикладывать мне к плечам разные погоны. Я делал вид, что очень забавляюсь. Вот проклятый жид.

1 мая. Петроград.

Первомайские манифестации достигли в этом году грандиозных размеров. Власть сама назначает, кому надо идти и как. Неявившиеся лишаются дневного заработка, а то и совсем увольняются со службы. Но можно навлечь на себя и еще более суровые кары. А ведь у них наказание одно, всем известное.

Но человек, к сожалению, так устроен, что ему хочется жить и есть, а потому идет и манифестирует, хотя на душе кошки скребут и слезы досады на глазах.

Так, например, все городские школы и училища обязаны выйти с красными тряпками и с пением «интернационала». Учительский персонал отвечает за неисполнение приказания товарища Лариной, комиссарши Петроградского учебного округа. И больно и смешно было видеть малюсеньких кадет с отпоротыми погонами, идущими попарно с девочками.

На площади Урицкого парад красных войск. Трамваи не ходят. Перепуганные обыватели передвигаются по способу пешего хождения. Комиссары и жиды носятся в автомобилях.

Вообще всё, как полагается. Обещают даже победить весь мир и всюду развести пролетарскую революцию.

Комитет бедноты опять начинает придираться.

5 мая.

Узнал по знакомству от бывшего начальника пересыльной тюрьмы о количестве и качестве охраны, о расположении ее и о топографии помещения [на Шпалерной улице[142]]. Доложил обо всем Илье Романовичу.

8 мая

Комбед обещает арестовать, несмотря на отсрочку от штаба Петроградского военного округа (Укрепленного района по-теперешнему). Предложили выбирать: или ЧК, или красная армия. Хочу поступить красноармейцем в красную армию.

Илья Романович сказал мне, что это даже очень хорошо — может быть нам полезно.

12 мая.

Был сегодня у начальника команды связи рабочих полков на Литейном № 1.

— Служили в старой армии?

— Нет, не служил — мне 18 лет.

— Винтовку знаете?

— Нет, товарищ не знаю. На велосипеде умею ездить.

— А телефонные аппараты знаете?

— Знаю, товарищ.

— А почему проситесь в красную армию?

— Советскую власть защищать, товарищ.

— Документы есть?

— Вот, товарищ, от комитета бедноты.

— Хорошо, зачисляю вас самокатчиком и телефонистом. Пойдите к каптенармусу, он выдаст вам обмундирование.

Вот я и красноармеец.

13 мая.

Начальником моим в команде связи оказался бывший офицер поручик Коссовский, окончивший Варшавский кадетский корпус и Николаевское инженерное училище. Служит хорошо, старательно, внимательно, хорошо умеет служить. Политический комиссар.

Мне выдали на целую неделю вперед паек: хлеба, пшеничной крупы, подсолнечного масла, соли, селедок, махорки и т. д. Дали велосипед.

16 мая.

Белые взяли Ямбург и Гдов. Почти все большевицкие силы попали в плен. Другие так драпали, что не могли остановиться и с разгона прибежали прямо в Петроград.

Бегу к Илье Романовичу. Он говорит, что по-видимому к первому июня Петроград будет взят. Вот была бы радость! Колокольный звон, слезы радости, возможность свободно дышать, вновь сделаться человеком и перестать быть травленным зверем.

Уже сейчас видны радостные лица на улицах. Петроград спешно эвакуируют. Вывозят всё, что можно. Среди «власти» паника, снуют автомобили, едут какие-то подводы, гремят грузовики, по улицам скачут конные, юркие еврейчики снуют в панике. Неужели…

17 мая.

Встретил у нас на дворе товарища Штейнберга, председателя комбеда. На нем лица нет.

— Знаете товарищ, — говорит он мне, а глазки его так и бегают, — а я, знаете, и скажу им, а: где тут плен? Ха, ха…

И взял меня за пуговицу гимнастерки.

— Что вы, — говорю я, — никогда не придут, мы не допустим, — и сохраняю безучастное лицо…

Черт его знает, проклятый жид боится, а кто его знает, предателя, может быть, хочет меня спровоцировать и расправиться напоследок, так сказать хлопнуть себе дверью, т. е. наганную пулю пустить мне в затылок. Но кажется так перетрусил мерзавец, что от страха уже ничего не соображает. А ведь всего несколько месяцев тому назад писал на меня донос.

18 мая.

Хохотали до слез с моим отцом. Оказывается, Штейнберг поймал моего отца на улице и «по секрету» сообщил ему, что он вовсе не Штейнберг, а Богаевский — хорунжий, в доказательство чего показывал письма казаков, которые они ему писали. Вот проклятое племя. Кровожадные трусы.

20 мая.