Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

… писал в связи со смертью Горького: «Не в наших целях обсуждать отношения великого русского писателя к советской системе, как в период ее создания, так и в последующие годы. Но одно мне ясно без всяких сомнений, что Горький, конечно, был против той жестокости, которая была ей свойственна в отношении тех русских евреев, что верили в культуру на иврите и в сионизм, и когда ему позволяли обстоятельства, он выражал свое сочувствие стремлению еврейского народа обосноваться в стране отцов, точно также как и его борьбе за национальные ценности. За всё то доброе и справедливое, что было проявлено Горьким по отношению к еврейскому народу, его языку и культуре, сохраним о нем благодарную память и будем чтить его имя» (ж<урнал> «Хаолам», 1936, 9 июля, иврит) [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 23].

В главе IV особенности филосемитизма Горького будут рассмотрены подробно. Отметим, однако, Б. Парамонов, несомненно, прав: в горьковской публицистике

культурные евреи всячески «выдвигаются», буквально выпихиваются в первые ряды; а первые ряды, как известно, — наиболее удобная мишень.

Однако здесь нельзя упускать из вида специфику момента: евреи в начале ХХ в. являлись постоянной (sic!) мишенью для нападок со стороны правоконсервативных кругов. Из всех сотен народов и народностей Империи только на них возлагали ответственность за смуты и неурядицы в стране, их «неблагонадежностью», а то и прямым предательством объяснялись неудачи русской армии, возглавляемой самим Государем Императором, на полях сражений Первой мировой войны, а потом и за Революцию и Гражданскую войну. Одним словом: евреи были пропагандистской притчей во языцах очернительского толка.

Горький, видевший в еврействе мощную интеллектуальную силу и ценивший патриотизм евреев, как граждан России, понимал, что постоянные обвинения в их адрес, всегда, отметим, оказывавшиеся на поверку грубой и бесстыдной ложью, повышают до опасного предела градус внутреннего напряжения и озлобленности в стране. Поэтому его выступления по отношению к оппонентам-антисемитам, делавшим из русского еврейства «козла отпущения» и звучала преднамеренно вызывающими и обидными. Рассматривая с подобного рода позиций все инвективы Горького, в том числе и

такие рискованные противопоставления <…> евреев русским как «высших» — «низшим»,

— нельзя не увидеть в них также провокативный литературный прием, явно заимствованный писателем у своего учителя — великого интеллектуального провокатора Фридриха Ницше. Поэтому навряд ли уместно использовать при их оценке «понятие такта[91]» и «если угодно, „культура“», т. е. характеризовать форму литературного выражения в публичной полемике с точки зрения этики. И со стороны правого лагеря — вспомним грубого зоила Виктора Буренина, яростно громившего в своих критических статьях Горького, и среди товарищей-большевиков — в первую очередь самого Владимира Ленина, на этом «русском поле» в выражениях не стеснялись. Что касается критики В. Буренина, которая однажды «зацепила-таки» Горького, приведем здесь такой интересный в историческом отношении эпизод.