Горький май 42-го. Разгром Крымского фронта. Харьковский котёл

В тот же день о необходимости снятия командующего доложили в Ставку члены Военного совета Крымского фронта (Шаманин, Булатов, Колесов).

Безусловно, «объективные» историки трактуют позицию Военного совета фронта как сложившуюся под давлением Л.З. Мехлиса [25; 37].

За попытку инициировать снятие Д.Т. Козлова Л.З. Мехлис теми же историками осуждается. Вот, например, что пишет И. Мощанский:

«Последующий трагический исход Крымской оборонительной операции, в котором во многом повинен командующий фронтом, казалось бы, делает честь прозорливости представителя Ставки. Но ведь не сбросить со счетов и то обстоятельство, что многие ошибки и просчёты Козлова – следствие жестокого пресса со стороны Мехлиса. Так что, ещё вопрос, кого из них следовало для пользы дела отзывать» [25; 37].

Что можно сказать на подобные слова?

Во-первых, плох тот командующий, который позволяет собой «вертеть и крутить» кому бы то ни было. Это сразу показывает, что командующий – человек безвольный, слабохарактерный, а возможно, и профессионально не очень пригодный. Может ли такой человек быть командующим? Думается, нет. В данном отношении очень показателен разговор Сталина с Козловым, который приводит в книге своих воспоминаний «Солдатский долг» Константин Константинович Рокоссовский. Разговор этот, свидетелем которого К.К. Рокоссовский стал, состоялся вскоре после его назначения командующим Брянским фронтом (июль 1942 года). Ни фамилий, ни званий лиц Константин Константинович не называет (никакой военной тайны в этих сведениях, конечно, не было, но тактичным и порядочным человеком был маршал). Однако догадаться, о ком идёт речь, не трудно.

«…Мне крепко запомнился один эпизод, – пишет К.К. Рокоссовский. – Незадолго до Воронежской операции снова пришлось быть в Москве на докладе у Верховного Главнокомандующего. Кончив дела, я хотел подняться, но Сталин сказал:

– Подождите, посидите.

Он позвонил Поскрёбышеву и попросил пригласить к нему генерала, только что отстранённого от командования фронтом. И далее произошёл такой диалог:

– Вы жалуетесь, что мы несправедливо вас наказали?

– Да. Дело в том, что мне мешал командовать представитель центра.

– Чем же он вам мешал?

– Он вмешивался в мои распоряжения, устраивал совещания, когда нужно было действовать, а не совещаться, давал противоречивые указания…

– Так. Значит, он вам мешал. Но командовали фронтом вы?

– Да, я…

– Это вам партия и правительство доверили фронт… ВЧ у вас было?

– Было.

– Почему же не доложили хотя бы раз, что вам мешают командовать?

– Не осмелился жаловаться на вашего представителя.

– Вот за то, что не осмелились снять трубку и позвонить, а в результате провалили операцию, мы вас и наказали…

Я вышел из кабинета Верховного Главнокомандующего с мыслью, что мне, человеку, недавно принявшему фронт, был дан предметный урок.

Поверьте, я постарался его усвоить» [30; 125].

Сталин был абсолютно прав: подобным «боязливым» людям не место на посту командующего фронтом. Совершенно ясно, что с мнением Сталина был согласен и К.К. Рокоссовский.

Во-вторых, выскажем «крамольную» с позиций официальной историографии мысль: вмешательство Л.З. Мехлиса в оперативные вопросы на Крымском фронте сильно преувеличено. Это «легенда», созданная на основе мемуаров некоторых наших военачальников. Но мемуары писались многие годы спустя после войны. А вот во время войны Сталин в телеграмме, посланной Мехлису в дни майской катастрофы Крымфронта, наоборот, упрекал его в том, что он недостаточно в эти вопросы вмешивался [4; 208], [26; 348].