Горький май 42-го. Разгром Крымского фронта. Харьковский котёл

В 13.00 противник силою до батальона пехоты при поддержке 60 танков, действуя из района «три кургана» (2 км северо-восточнее Ново-Михайловки) возобновил атаку в общем направлении на Корпечь. В 15.00 противник из района «кладбище» и «железнодорожная будка» (2 км западнее Кой-Асана) снова контратаковал в общем направлении на высоту 28,2. На этот раз атаку поддерживало до 70 танков. Эти немецкие атаки были также отбиты огнём нашей артиллерии и контрударами танковых бригад [25; 36].

22-я танковая дивизия вынуждена была записать в безвозвратные потери 32 танка (9 Pz. II, 17 Pz. 38(t) и 6 Pz. IV) [11; 240]. Из них 17 машин остались на поле боя, а из этих последних 8 оказались в полной исправности и впоследствии использовались в танковых формированиях Крымского фронта [11; 240], [25; 36]. Очевидно, напряжённость боя была такова, что экипажи просто бросили исправные машины и ретировались. Думается, наличие подобных случаев при общем неуспехе контрнаступления и вызвало недовольство дивизией со стороны командования 11-й армии.

Советские войска, «осадив» немцев, пытались продолжать наступление, но успехом эти попытки не увенчались. Велики были потери. К 25 марта, даже с учётом прибытия в ходе наступления в танковые формирования Крымского фронта пополнений, количество машин, оставшихся в танковых бригадах, полку и батальоне, уже не позволяло вести наступательные действия:

39 тбр – 4 танка (2 КВ, 2 Т-60);

40 тбр – 13 танков (все Т-26);

55 тбр – 31 танк (все Т-26);

24 тп – 4 танка (все Т-26);

29 отб – 2 танка (оба КВ).

Всего – 54 танка [11; 240], [25; 36].

Словом, от былой бронетанковой мощи Крымского фронта осталось если и не воспоминание, то весьма «бледное» подобие.

Манштейн упоминает ещё о попытке возобновления советской стороной наступления 26 марта. Но попытка эта была уже слабой, «на последнем издыхании». Сам Манштейн по поводу её пишет, что она была предпринята только четырьмя дивизиями [19; 258]. «…Либо ударная сила остальных его (противника – И.Д.) соединений, – отмечает командующий 11-й армией, – была, по крайней мере, временно, исчерпана, либо ввиду первого случая применения танков с нашей стороны он предпочёл довольствоваться ограниченной задачей» [19; 258].

В конце марта – начале апреля на фронте установилось относительное затишье. Крайне ограниченные успехи наступления Крымского фронта, сопровождавшиеся к тому же несоразмерными потерями людей и боевой техники, означали, по сути, что план наступательной операции Крымфронта от 4 марта 1942 года (четвёртый уже по счёту) остался невыполненным.

Неудача очередной попытки наших войск вырваться с Керченского полуострова на основную территорию Крыма побудила Л.З. Мехлиса потребовать от Ставки ВГК смены командующего Крымфронтом генерала Д.Т. Козлова.

29 марта 1942 года в Москву ушла телеграмма следующего содержания:

«Товарищу Сталину.

Я долго колебался докладывать Вам о необходимости сменить командующего фронтом Козлова, зная наши трудности в командирах такого масштаба. Сейчас я всё же решил поставить перед Ставкой вопрос о необходимости снять Козлова» [25; 37], [11; 241].

Далее представитель Ставки ВГК дал такую характеристику командующему Крымским фронтом:

«Козлов – это обожравшийся барин из мужиков. Его дело много спать и жрать, в войска он не ездит и авторитетом не пользуется»

[1; 8]. Кропотливой, повседневной работы не любит, оперативными вопросами не интересуется. К тому же, «опасно лжив» [11; 241], [25; 37].

«Если фронтовая машина работает в конечном итоге сколько-нибудь удовлетворительно, – продолжал в докладе Л.З. Мехлис, – то объясняется это тем, что фронт имеет сильный Военный совет, нового начштаба, да и я не являюсь здесь американским наблюдателем, а в соответствии с Вашими указаниями вмешиваюсь в дела.

Мне кажется, что дальше оставлять такое положение не следует, и Козлова надо снять» [1; 8], [25; 37].

Л.З. Мехлис просил назначить командующим Крымским фронтом одного из предложенных им людей: генерала Н.К. Клыкова, генерала К.К. Рокоссовского, генерала В.Н. Львова.