Горький пепел

Под редкие выстрелы орудий он опустился на кровать и прочитал первое и второе ее сообщения, крутя головой, дабы размять ноющую шею, и отгоняя от себя мысли, что он стареет, потому что от боли в мышцах хочется кряхтеть как старикашка. С усмешкой перечитал несколько раз. Чем бы Марина ни занималась, лишь бы так же дальше теплела к нему. Ради этого он готов хоть всех мэров арестовать.

А Фемминс ему все равно не нравился.

Было еще рано – сумерки только-только опускались поверх молочного покрывала тумана, – и мелькнула мысль сейчас наплевать на сон, рвануть к Марине, на час, на полчаса… да хоть на десять минут. Схватить ее, сжать, прижать к стене, горячую и злую, и заставить откликнуться, ответить ему.

Тело, вопреки усталости, отреагировало возбуждением – но Люк покачал головой, останавливая себя. Сон был нужнее. И победа тоже.

А остальное – потом. Потом. Он принесет ей победу как лучшее из украшений… положит к ее ногам, и Марина сама наградит его. Сама поцелует и скажет, что простила, проведет пальцами по плечам и животу и, может, опустится на колени… Люк прерывисто вздохнул и с тоской посмотрел в зеркало: сгорбившийся, с впалыми щеками и синяками под глазами, уныло мечтающий, чтобы его приласкала жена.

– Жалкое зрелище, – пробормотал он насмешливо, затянулся и откинулся на спинку кровати, закрывая глаза. Дыхание частило, а он все представлял себе их встречу и улыбался краешком губ. Марина, Марина… Да он сам готов встать на колени… а на ней в этот момент должны быть сапфиры, много сапфиров на белой коже… на груди у сосков… и чтобы сапфировую нить сжала зубами… и целовать ее так, чувствуя холод камней и жар ее языка…

Его светлость так размечтался, что дотлевшая сигарета обожгла губы, и он, зашипев, ткнул окурок в пепельницу. И поскорее, пока несвоевременное желание не заставило бросить своих людей ради жены, начал набирать сообщение на телефоне.

«Майки, я согласен», – написал он секретарю, подспудно отмечая усилившийся грохот артиллерии. И только собрался позвонить Марине – раз уж отказался от идеи слетать к ней, – чтобы она своим бархатным голосом сказала что-нибудь нарочито язвительное и злое, от чего он снова разомлеет, словно от признания в любви, как заявился лейтенант Вин Тру́мер. Трумера Люку выделил полковник Майлз, пробурчав, что негоже герцогу быть без помощника.

– Милорд! – адъютант вытянулся на пороге. – Командующий просит вас срочно спуститься к нему!

– В чем дело? – Люк, чертыхнувшись, положил телефон в карман, сунул в рот новую сигарету и, застегивая наполовину расстегнутую рубашку, поспешил за адъютантом.

– Иномиряне пошли на ночной прорыв, – доложил лейтенант, быстро спускаясь на подземный этаж комендатуры – там находился штаб. – Больше ничего не знаю, ваша светлость.

Майлз в окружении других командиров склонился над картой фортов и оборонительных полос, разложенной на тяжелом и широком столе. У стен сидели телефонисты, принимая звонки с фортов по древним – времен еще герцога Кристофера Дармоншира, – но надежным телефонам и то и дело докладывая командованию о текущей ситуации. Телефоны звонили непрерывно, лампы на стенах и потолке мигали, гулко отдавались в толще камня и земли выстрелы орудий.

– Что происходит? – поинтересовался Люк у коротко приветствовавшего его Майлза.

– Решили перехитрить нас, по всей видимости, – громко ответил контуженый командующий. Мало того что он почти оглох на одно ухо, так и левый глаз у него был заплывшим, красным. – Вчера вы после темноты порезвились у них, а сегодня, похоже, враги решили предупредить ваш налет. И напали там, где мы не ожидали, – между четырнадцатым и восемнадцатым фортами.

Люк ощутил неприятный холодок: в семнадцатом служил Берни.

– Мы гадали, почему они сегодня так вяло атаковали, – а вот почему. Для прикрытия. Похоже, к ним подошло еще подкрепление, но не стало присоединяться к атакам, а выждало день и сейчас развернуло наступление. Сильно вы их напугали, ваша светлость, раз они на ночной бой решились.

Люк невесело кивнул, затягиваясь и разглядывая карту: на ней появлялись значки с данными разведчиков о примерной численности наступающих, расположении снайперов и пулеметных точек, стре́лки-указатели к позициям, куда срочно следовало подвести солдат.

– Господин полковник, – рапортовал один из телефонистов, – пришло донесение от нашего человека из Варминге́ма. Это городок в двадцати километрах от нас. По его сведениям, в нашу сторону вечером вышли еще около пяти сотен охонгов, пятидесяти тха-охонгов и вылетело несколько стай «стрекоз», численностью не меньше двух сотен. Людей, по его прикидкам, около трех тысяч. Замечено наше стрелковое оружие, гранатометы, несколько пулеметов на боевых машинах.