Горький пепел

Гул сотен крыльев был таким оглушительным, что даже грохот орудий слышался еле-еле. Первые раньяры под звуки взрывов и пулеметных очередей, крики и проклятия бойцов падали на стены, как саранча. Майлз вдруг заметил на плече одного из всадников гранатомет – он выстрелил, и часть стены форта разнесло вместе с людьми.

Меж зубцов было видно, что в сторону башни несутся сразу три раньяра. Полковник подал снаряд, присел, зажал уши – но голова все равно взорвалась болью вместе с выстрелом. Повернулся, едва не упав, снова потянулся за снарядом. Ошметки одной из «стрекоз» летели к земле, две других были уже совсем рядом – а за ними приближались сотни. Верная гибель.

Майлз подал снаряд.

– Еще бы один раз успеть. – Лейтенант торопливо заряжал и наводил орудие, а командующий выхватил пистолет и, щурясь, начал стрелять по всадникам.

Огонь!

Голова разорвалась болью, и в этот же момент на башню упала одна из стрекоз. Уцепилась лапами за зубцы, окружающие площадку, челюстями дернула орудие вверх – оно с грохотом перевернулось, едва не прибив Майлза, – и поползла на вжавшегося в зубец лейтенанта. Полковник, упавший на пол, спешно перезаряжал пистолет, видя над собой черное хитиновое брюхо. Пальцы не слушались, пули рассыпались, в голову словно гвозди вколачивали. Артиллерист, бледный, сжимающий кулаки, кинул взгляд на ящик со снарядами и перевел на полковника… и Майлз кивнул, прицелился дрожащей рукой… когда вдруг взвыл ветер, заглушив гул «стрекоз», и раньяра снесло с башни.

Лейтенант ошалело смотрел на командира, моргая белесыми ресницами, – и сам Майлз так же медленно и неверяще моргал, глядя на то, что творится за стенами. На площадке было тихо и спокойно, а снаружи и над ней бесновались, шипели, крутились сплетенные потоки ветра, отчетливо видимые и отливающие перламутром. Они, словно огромные сети, подхватывали раньяров со всадниками, скручивали их в комки ломающейся человеческой и инсектоидной плоти или десятками вбивали в землю.

– Помоги-ка мне встать, боец, – морщась от звука собственного голоса, попросил командующий. У самого не хватало сил.

Лейтенант подполз к нему, подставил плечо, поднял – и они вместе подошли к краю площадки, застыли. Бойцы, сражавшиеся ранее на стене, внизу, так же стояли, замерев и затаив дыхание, – потому что в сплетении ветров то и дело появлялась прозрачная, огромная, размером с холм, выше башен фортов, змеиная голова с сияющими глазами и пастью-клювом, а иногда в смертоносных порывах можно было разглядеть и чешуйки-перышки, и тонкий хвост.

Майлз задрал голову. Высоко в лазурных небесах появился сверкающий на солнце серебристый змей, чьи крылья слегка отливали розовым. Он едва заметно шевелил лапами и хвостом – а вдоль фортификационной стены, так далеко, насколько Майлз мог видеть, опускались ревущие смерчи. Мощные, быстрые, они сметали с оборонительных полос охонгов и тха-охонгов, засасывали раньяров – и, очищая фронт, двигались вправо, к захваченным фортам.

– Это что, господин полковник? – радостно орал ему в ухо лейтенант, шмыгал носом и лез целоваться. Он плакал. – Это вот! Это же… Это вот! А?! Как?! А? Вот!!! Ну вот же!!!

Майлз прислонился виском к холодному зубцу и потерял сознание.

* * *

Бойцы Девятнадцатого и Двадцатого фортов видели и далекие смерчи у первых фортов, и хаос в стаях раньяров. Но на этот фланг ветер еще не дошел – и крепости, отрезанные от остальных, атакуемые и со стороны Восемнадцатого, захваченного иномирянами, и со стороны оборонительных полос, отбивались из последних сил. Кончались боеприпасы, одно за другим замолкали орудия – а первые тха-охонги уже подходили ко рву. Иномиряне, быстро обучающиеся, сами заранее подожгли керосин, и он выгорел, обдавая защитников удушающим дымом, смешанным с вонью муравьиной кислоты.

Благо раньяров было немного – видимо, основную массу бросили на левый фланг, и Девятнадцатый с Двадцатым налетами атаковала всего пара десятков «стрекоз». Бойцы прятались в стенах и башнях, отстреливались, но все равно проигрывали и несли потери.

Замолчало последнее из орудий двух фортов, слышен стал визг инсектоидов, звук пулеметных очередей, разрывов гранат. Тха-охонги преодолели ров и вышли к стенам. Вот первый из них встал на дыбы, начал забираться на стену, не обращая внимания на пулеметные очереди, – всадника достать из-за роговых выростов не получалось. За первым гигантом шла еще пара.

Двое рядовых Двадцатого форта лежали в башне рядом с замолчавшим орудием и ждали, пока в форт поднимется последний инсектоид, чтобы привести в действие мины. Солдаты и офицеры отошли назад, за здания, чтобы обороняться уже внутри крепости. А двое, оставшиеся на передовой, ждали.

Тха-охонги стояли на стене шириной в пять метров как воробьи на жердочке, качаясь, ворочая уродливыми башками и вереща, – а за их спинами к крепости приближались сотни охонгов и вновь летела стая раньяров.