Горький пепел

Общение с просителями не добавило мне расположения духа. Все предыдущие дни я выслушивала жалобы беженцев: то им с детьми выделили для проживания старую школу с прохудившейся крышей и без отопления, то часами заставляли ждать в администрации Виндерса, то сократили количество горячих обедов. Я звонила мэру, который каждый раз удивленным голосом говорил: «Не может быть, непорядок», – и клялся, что разберется, накажет виновных и все исправит.

Сейчас же в гостиной сидело несколько семей с детьми: все были одинаково рыжеволосы и измотаны, и все говорили одновременно. Женщины плакали, а я пыталась вычленить суть и заодно справиться с начавшейся головной болью и накатывающей злостью на виновников.

Эти люди бежали из Лаунвайта в первый день войны. Они потратили все сбережения и запасы, переезжая с места на место по мере наступления иномирян и в Виндерс приехали две недели назад нищими и вымотанными – потому что слышали, что его светлость Дармоншир обещал всем кров, защиту и пищу. Все подготовленные убежища оказались забиты такими же беженцами, как они, и пришлось даже несколько дней ночевать на улицах, пока их не «разобрали» по домам простые сердобольные дармонширцы. Работы, понятное дело, не было, приютившие тоже не могли прокормить целую семью, а в центре помощи при мэрии приходилось отстаивать очереди, чтобы получить обещанные скудные пайки и детское питание.

– И два дня нам выдают только треть пайка, – сдержанно говорил один из мужчин, – под предлогом, что заканчиваются продукты. Мы терпели, но вчера в муке обнаружили червей, а детское питание оказалось просроченным! Хотя люди говорят, что склады заполнены и продукты привозят постоянно. Сами видели, в порт то и дело приходят корабли.

– Хорошо, что детей накормили в храме, – с горечью вмешалась одна из женщин, – и монахи дали нам на руки немного муки и масла, но и там запасы подходят к концу…

Я велела накормить их, собрать с собой продуктов на несколько дней и пообещала разобраться. Люди ушли, а я принялась снова звонить Майки Доулсону, чтобы узнать, что предпринимал Люк. Пока звучали гудки, Мария тихо поставила передо мной кружку с чаем и несколько рогаликов с творогом. Я поначалу отмахнулась, но под ложечкой вдруг засосало, и я осторожно взяла один из рогаликов, откусила…

– Моя госпожа, – возмутился одноглазый секретарь, когда я изложила суть проблемы, – его светлость выделил огромные личные средства на закупку продовольствия для беженцев в Рудлоге, Эмиратах и на Маль-Серене. Царица Иппоталия, помимо этого, шлет нам гуманитарную помощь. По самым скромным подсчетам, продуктов должно хватить до нового урожая.

– Понятно, – сказала я, доедая третий рогалик под довольным взглядом Марии. – Спасибо, Майки. Вы чудо и действительно незаменимы.

Секретарь что-то застенчиво буркнул в трубку, и я отключилась.

Я попросила капитана Осокина взять с собой десяток гвардейцев и проверить склады, а сама первый раз после эвакуации выехала в город. Я не стала настаивать, чтобы сесть за руль, хотя очень хотелось, – меня сопровождали трое охранников, и один из них занял место водителя. А я глядела в окно и ругала себя, что не подумала проехать по Виндерсу ранее. В центре, где среди парков стояли особняки аристократии и богачей, прогуливались дамы с кавалерами, ездили дорогие машины, летали шикарные листолеты. Слуги в парках выгуливали тощих породистых борзых, там же я увидела наездниц явно не из простых семей. Будто и нет войны.

Но стоило выехать из центра, и картина поменялась. То и дело на улицах попадались бездомные, все остановки общественного транспорта были заняты беженцами, кто-то спал на картонных коробках, кто-то у храмов просил милостыню.

Я осматривала все это и зверела. В первый же день после приезда нам с леди Лоттой и Ритой пришли выразить свое почтение аристократы Виндерса и местный мэр Фе́мминс. Физиономия у него была самой угодливой и лоснящейся – от недостатка питания и тепла он явно не страдал. Тут же вспомнилось, как он клялся мне, что у них нет ни врачей, ни лекарств, ни реанимационного оборудования, – и я выдохнула, чувствуя, как холодеют руки и в груди разрастается тяжелая злость.

– Сначала разберись, – сказала я себе шепотом. – Пожалуйста, сначала разберись.

Водитель покосился на меня в зеркало, но лицо его оставалось каменным.

Мы припарковались у ближайшего госпиталя. Уже снаружи стало понятно, что дело плохо: у входа стояли несколько десятков носилок, подъезжали скорые. На наших глазах оттуда выгрузили сразу трех раненых, которых транспортировали в нарушение всех норм. Машина сразу развернулась и уехала.

Я в сопровождении гвардейцев прошла в госпиталь. Приемное отделение было переполнено, в коридорах лежали солдаты, суетились санитары и врачи. В нос ударил запах крови, лекарств и антисептика, человеческого пота и грязной одежды. На меня почти не смотрели, но это было понятно: пожалуй, явись сюда сам Триединый, и то ему было бы уделено минимум внимания.