Фрунзе явно не знал, что сказать Эйдеману, какие дать указания. С Бердянском он просто сел в лужу. Припер батьку к морю стальной подковой и уже даже доложил Москве, что проблема с Махно решена. Оставалось признать, что он, Фрунзе, все ещё не понял законов этой налетной войны с казацкой удалью, с хитростью, да еще с прекрасной разведкой, поскольку агентами повстанцев являлись почти все селяне.
Связист принес юзограмму:
– Из Москвы. Срочно. Секретно.
Откозыряв, он положил юзограмму на стол и исчез. Лента была аккуратно наклеена на листок серой оберточной бумаги. Фрунзе прочитал, но не спешил поделиться содержанием с самыми близкими своими помощниками. Потом, в раздумье посмотрев на Эйдемана и Манцева, прочитал им текст:
–
Фрунзе поморщился. Нелегко зачитывать такие юзограммы. А Склянский! Мог бы найти иные слова, не такие жесткие, не такие злые, более доброжелательные, что ли.
Не выдержав, Фрунзе съязвил:
– «С коммунистическим приветом!» Да он и в партию-то вступил, когда я уже с десяток лет отсидел! Тоже мне вершитель судеб… – Тут он опомнился, посмотрел на застывшее лицо Манцева и затем обратился к Эйдеману: – Роберт Петрович! Выполняя указание Реввоенсовета, передаю вам полномочия… Доложите ваши соображения!
– Предложения следующие, – сказал латыш. – Удалить все части, сочувственно относящиеся к Махно. Думаю, упор надо сделать на кадры, которым чужда крестьянская армия Махно, ее идеалы. У нас есть петроградские, киевские, харьковские курсанты, хорошо политически обработанные. Есть бригада Котовского. Полк красных китайцев. Башкирские красные гусары – до двух тысяч человек. Интернациональные части, прежде всего кавалерийская бригада Мате Залки: венгры, чехи, немцы, хорваты. Киргизская дивизия. Туркменские «удальцы». Воевать будут отменно. Знают, что Махно в плен их не берет, считая наемниками. Преследовать Махно непрерывно, используя тачанки, грузовики, бронеавтомобили. Устраивать засады из бронепоездов в местах переходов. Постоянная аэроразведка. Отбирать у крестьян годных к военному использованию лошадей, чтобы их не получил Махно. Уничтожать хаты, в которых находили себе приют или просто ночлег махновцы и их пособники. Создавать истребительные отряды из крестьян, которых за это не подвергать продразверстке, а даже, напротив, поощрять зерном, конфискованным в семьях махновцев.
Эйдеман умолк. У него была обширнейшая и действенная программа. Такую программу применить бы где-нибудь не в собственной, а в оккупированной стране! Идеи! Размах! И продуманность!
Фрунзе одобрительно кивнул.
– Ну что ж… с Богом! – неожиданно сказал он.
«Допекло коммуниста! Бога призвал!» – подумал Эйдеман. Но улыбку, естественно, скрыл.
Глава двадцать восьмая
Робкая весна пробивалась в степях Украины. А с ней оживали и надежды. Даже у обреченных.
Махно не торопился покидать Екатеринославщину. Пытался получше разобраться в обстановке. Отряд двигался вдоль Волчьей реки по скрытой в плавнях тропе. Доставалось и лошадям: весенняя бескормица быстро истощала их силы. Впрочем, люди тоже голодали. В эту зиму селяне Северной Таврии впервые до лета съели все припасы, даже кое-где и запас семян, который обычно никогда не смели трогать.
Нестор уже оправился от последнего ранения, хотя небольшая хромота останется у него до конца дней. Он ехал в тачанке вместе с Галиной и Чернышом. За ездового был Юрко.
– Мимо Гуляйполя проходим, – задумчиво сказал Махно. – Заглянуть бы хоть на денек-другой. – Он покосился на Черныша. – Хлопцев бы душевно поддержать!
– Там красных полно.
– На станции мы точно харчами б розжились, другим каким добром… Матир бы повидал. Почему-то мне кажется, что в последний раз.
– Заскочить-то можно, – не стал возражать начштаба. – Как бы при этом без потерь обойтись!
– Про это и думаю. Ты партизанске правило знаешь? – Он наклонился к Чернышу. – Замахнись налево, а ударь направо. Пошлем часть хлопцев и артиллерию на Комарь, а сами скорым махом на Гуляйполе. Пусть вцепятся в артиллерию. Тимошенко даст им там прикурить. Потом подорвет свои пушкы и вернется до нас…
– Что? Пожертвуем артиллерией?