Горькое похмелье

– А у нас с тобой ни свадьбы хорошей не было, ни любви, как у людей… – сказала она вдруг. Нестор не ответил, хотя и не спал. Думал о чем-то своем. – Вот убьют нас, и – все? – спросила она сама себя.

– А ты хочешь второй жизни, райской? – вдруг сердито произнес Махно.

– Я ласки хочу. Разговоров про любовь. Тихо так, на ушко. Поцелуев всяких-всяких хочу… И шоб соловей спивал…

Нестор вдруг усмехнулся. Раньше таких мыслей Галина не высказывала. Хотела быть атаманшей. Озабочена была больше своей ролью в армии, в недолговременной «Республике». Видно, мысли о близкой гибели порождали и желание любви, бабского счастья. Вот ведь какие странности в жизни случаются.

– Любовь, Галочка, у меня есть, – сказал Нестор. – И мечты всяки. А жизни такой, шоб эти мечты посбывалысь, мабуть, не будет… Да уже и не хочеться…

Вскочили они от звуков стрельбы, испугавших соловья. Светало.

Запыхавшиеся Задов, а за ним и Юрко вскочили в комнату:

– Пиднимайтесь швыденько!

Махно торопливо одевался:

– Что там?

– Красни. На конях, – басил Задов. – Якась бригада Котовского, вилок капусты йому в зад!.. Та одивайтесь быстрише! – прикрикнул он на полусонную Галину. – Юрко, подганяй тачанку!

Они мчались по шляху, сопровождаемые Черниговским и Задовым. За ними растянулся не слишком уж многочисленный отряд. Лёвка, как всегда, отставал.

– Конячка знову слабосильна! – оправдывался он. – Ленту хоть заправылы?

Махно возился у пулемета.

– Лента де? – спросил он Галину.

– Последнюю в Гуляйполе срасходовали. На тех калмыков и киргизов, – ответила Галина.

Нестор со злостью ударил кулаком по сиденью.

– Ну, хоть патроны для винтовки есть? В сумке шо?

– Казна. Червонцы.

Махно то ли закашлялся, то ли рассмеялся:

– От дура! Сейчас патрон дороже червонца! Он! Смотри!

И было видно: за ними наметом, явно пытаясь захватить тачанку, неслось несколько десятков всадников.

– А может, то наши? – спросила Галина. – Он вроде Щусь!

– Пенсне надень! Я наших за версту узнаю… Степан, не гони так, Задов отстает!

– Як не гнать, як не гнать? – с испугом в голосе отозвался ездовый. – Порубають наче дрова!

Преследователи приближались. Это были разношерстно одетые удальцы Котовского. Первейшие грабители и рубаки, не хуже шкуровцев.

– Батько! – закричал скакавший рядом Юрко, вынимая шашку. – Я их задержу!

– Ага, – оскалил зубы Махно, проверяя карабин. – Задержала муха ветер… В сторону отойдить! У меня ще обойма!

Задов и Юрко скакали теперь по бокам, часто оглядываясь. А котовцы все приближались. Кони добрые, лица у рубак веселые. Поняли, что не просто так молчит пулемет.

Галина торопливо раскрыла сумку, где, маслянисто и тускло блестя, лежали царские червонцы. Зачерпнула горсть и подбросила монеты высоко в воздух. Утренняя заря как будто подхватила тяжелые кружочки столь любимого людьми металла. Вспыхнул красновато-желтым огнем каждый червонец, прежде чем упасть на дорогу.

– А ну, заразы! Хватайте! – закричала Галина. – От батька Махно – товарищу Котовскому!

Конники даже не сразу осознали, что это засветилось перед ними. Но ребята они были хваткие, быстро поняли. Стали осаживать, останавливать коней. Некоторые джигиты подбирали монеты прямо на ходу. Первые ряды смешались, но им на смену вперед выскочили вторые… третьи…

Горсть за горстью летели на дорогу червонцы, катились по твердой уезженной земле… И еще!.. Еще!.. Пока самые последние всадники не стали соскакивать с коней. Еще бы! Сейчас, когда бумажные деньги становились трухой, золотой червонец стоил доброй лошади. И погулять на него можно всласть…

Тачанка влетела в нежную, весеннюю зелень балочки. Дорога стала влажной, приуставшие от скачки кони пошли чуть медленней. Сзади никого не было. Проехали еще немного – и совсем замедлили ход.

– Много казны Котовскому подарила? – спросил Нестор, улыбаясь.

Галя порылась в сумке.

– А почти всю. Штук пять осталось.

– От бесова баба, – засмеялся Махно. – Пулемет бы так не сработал, могло ленту закосыть, чи ще шо… а тут… стреляла прямо в самое сердце!

Жена защелкнула сумочку.

– Прошу тебя, никогда больше не называй меня дурой. Не забывай, у меня тоже есть чувство собственного достоинства…

– Ох, ох! Я ж тебе ничего не говорю за растрату армейской казны. Гроши в грязь. А мог бы и это… по законам военного времени…

– Ты б еще про Лашкевича вспомнил!

Тут все рассмеялись… На память пришли последние любовные похождения казначея. У всех впереди теперь маячила погибель, так что жизнь и казнь Лашкевича выглядели неким курьезом. Ну, погулял хлопец. Никого шашкой не срубил. Никому горя не причинил. И так получалось, что он был не хуже всех их вместе взятых.

В поросшем деревьями буераке было темновато. Где-то в чаще соловей все никак не мог закончить ночную песню. Над головой сквозь легкую еще, поблескивающую по-весеннему зелень просвечивало солнечное небо.

Напились у ручья, набрали воды в ведра. Дорога стала карабкаться наверх. Кустарник и деревья как бы расступились, выпуская их в степь. Кони, напрягая сухожилия, вынесли тачанку с Галиной и Нестором на простор. И тут Лёвка смог только свистнуть!