Горькое похмелье

– Знаете, у Чингисхана был лишь один глаз, второй он потерял в какой-то драке. Но хоть на одной картине вы видели одноглазого Чингисхана?.. Найдем ракурс, поставим мягкий свет… – Он уже профессионально всматривался в лицо Нестора: – Это будет грандиозный портрет! Я помещу его в витрину рядом с портретом Шаляпина!

– У вас дорого. – Нестор все еще был насуплен.

– У нас дорого, да. Но мы сделаем это бесплатно, в виде компенсации за пока не состоявшуюся дуэль. Да и заработаем потом. Ваши портреты всегда будут в цене. Вы ведь не против?

Махно не был против. Жизнь в безвестности и заброшенности тяготила его не меньше, чем болезни. Это после такой славы!

– И еще, – сказал ассистент. – У вас есть жена, дети?

– Дочка, – потеплевшим голосом ответил Нестор.

– Вот и отлично. С дочкой. Трогательно. «Спустя годы…» Так мы подпишем.

Нестор согласился прийти на следующее утро вместе с Люсей. Придется где-то занять несколько франков на дорогу, на мороженое. Зато у дочки останется фотография. Память. Она и отец. И не какая-нибудь любительская карточка, а настоящий портрет. Он уже никогда не будет забыт дочерью. Кроме того, у него появится возможность еще раз увидеться с Люсей. Он любил ее. Но они жили слишком далеко друг от друга. На расстоянии двух франков.

– Отлично, мсье Махно! Завтра, в десять. И вот, возьмите. – Штанкмахер протянул Нестору две десятифранковые бумажки. – Это из будущих доходов студии. Сходите к парикмахеру и прочее…

Штанкмахер был настоящим профессионалом. Он оценил и костюм Нестора, и его ботинки, пахнущие печкой, и неровно обрезанные волосы. Фотохудожник должен видеть детали.

Когда посетитель ушел, Штанкмахер довольно вытер изъеденные реактивами руки. Он избавил хозяина от нелепых объяснений, бессмысленной дуэли. И, кроме того, снимки действительно могут пригодиться. История часто вспоминает своих актеров уже после их ухода со сцены.

…Портреты Нестора с дочерью и без дочери действительно стали единственными профессиональными снимками, дошедшими до наших дней. Чудовищный шрам, изуродованная челюсть почти незаметны… Ценность этих работ выяснится позже. А в то время портреты были выставлены в витрине. С подписью: «Спустя годы. Известный анархист-атаман батько Махно в мирной парижской жизни»

.

Через две или три недели эти фотографии увидел, случайно проезжая мимо фотоателье, Владислав Данилевский. Узнать адрес «анархиста-атамана» не составило труда: фотографии переслали Нестору по почте, сохранилась запись в книге учета и квитанции.

Не найдя больше никакой работы, Нестор занялся у себя в каморке ремонтом обуви. На «блошином рынке» отыскал металлическую лапу, купил остальные необходимые инструменты. Свет в каморке был тусклый. Он подбивал подметку, держа, как и все сапожники, гвозди во рту. Только это уже были не березовые, а железные гвозди…

Стук в дверь прервал его занятие. Гости были странные: Аршинов и вместе с ним кто-то хорошо одетый, по моде подстриженный, благоухающий.

Нестор присмотрелся.

– Вроде узнаю, – сказал он. – Господин Кущ? Роман Савельич, он же Мандолина! Садитесь, месье Кущ! Рад!

И, привстав, с нарочитой тщательностью протер грязной тряпкой сиденье табуретки. Мандолина же, вовсе не похожий на прежнего Мандолину, даже на прежнего Куща из Царицынской ЧеКа, зоркоглазый, умный, сдержанный, подошел к окошку и распахнул пошире форточку. В комнату тотчас ворвалось шарканье ног, запахи бензина, конского навоза и нечистот, которые здесь, словно в Средние века, частенько выплескивали из окон.

– Это вы напрасно, – сказал Махно. – Плюнуть могут.

– Вонь! – коротко объяснил Кущ. – Дышать нельзя.

– Это есть. Открылись старые раны… Свищи, извините. Говорят, и туберкулез принял также костную форму. Смердю! Советуют на Лазурный берег. В Ниццу. Неплохо было бы и в Швейцарию…

– Нестор, перестань! – оборвал его Аршинов. – Роман Савельевич и пришел для того, чтобы выяснить, в чем нуждаешься. Он – первый советник нашего посла.

– «Нашего»? Это чьего же? – удивленно спросил Махно.

– Ну да! Советской страны.

– Но я-то не ваш! Шо ж мне такое сделать, шоб снова стать вашим? Тут где-то Деникин! Его убить? Или Троцкого? Я видел его на киностудии. Мог дотронуться до него. Мог убить.

Мандолина осторожно присел на краешек табуретки, поднес ко рту платок.

– Помнится, мы с тобой были на «ты», – сказал он Нестору. – Так вот! Ты можешь вернуться на Родину. Пенсия. Крым. Санатории. Советская власть открыла много санаториев для трудящихся.

– И это за шо ж така милость? Или в порядке благотворительности?

– За что? Практически ни за что. Ты должен будешь написать несколько слов. Правдивых слов. Письмо. Мол, понял заблуждения, каюсь. Признаю достижения советской власти. Разве все не так? Вранья не требуем. Можешь здесь остаться. Тоже обеспечим пенсией. Небольшой. Но будешь жить в человеческих условиях.

– Достижения, говорите?.. А крестьянство, я читал, вы окончательно угробили. Превратили все-таки в пролетариев.