Горькое похмелье

И вскоре действительно появилась то ли делегация, то ли инспекция. И во главе… Лев Давидович Троцкий. Не кинематографический, а самый настоящий.

Нестор наблюдал за всем происходящим из своего угла. У Троцкого борода стала почти совсем седой. Эмиграция и ему не пошла на пользу, он сильно ссутулился: здесь писание статей было не порывом души, а средством существования, и потому требовало труда и труда. Но он все так же гордо вскидывал голову, как и прежде во время совещаний и на митингах.

– Вам, верно, это уже сказали. Мы хотим, шо б вы были консультантом нашей фильмы, – суетился возле Троцкого Пушкинд. – Эдакая, знаете, романтическая история про жизнь русских анархистов. Потрясное название «Кровавый рассвет». Главарь анархистов, знаете ли, влюбляется в дочь местного богача. А она отвергает его, ей нравится молодой крестьянин, тоже анархист. А потом революция. Кровавая… Каков сюжетец, а?.. Обратите внимание на анархистов. Похожи, правда? Вы ведь не однажды бывали в лапах у этих кровожадных разбойников? – К Троцкому Пушкинд обращался на русском. Тоже, правда, с акцентом. Одесским.

Троцкий скептически усмехнулся. Ему было все равно, как выглядят эти статисты. Он, как и все эмигранты, нуждался в деньгах. Хотя дочь «местного богача» была весьма хорошенькая. И любвеобильный Троцкий послал ей свою лучшую улыбку. Она – актриса – ответила ему многообещающе и притворно застенчиво.

– Похожи, Луи! Потрясающе похожи! – сказал Троцкий, не скрывая издевки. – Как вам удалось? Именно таких я там и видел. Ужас!

– Да, да! Ужас. – Луи наклонился к Троцкому, сказал: – Вы знаете, у нас на фильме работает постановщиком… в прошлом настоящий анархист. Сахно… или… нет, Махно? Мне говорили, он был там у вас в России очень даже этим… графом Монте-Кристо… Хотите, познакомлю?

– Нет, не хочу, – сказал Троцкий. – Я уже на них насмотрелся.

Махно, слушая их разговор, начал громко, на весь павильон, прибивать какую-то деталь декорации. С силой вгонял в доски огромные гвозди.

Проводив Троцкого, Луи набросился на Махно:

– Ты шо, идиёт, не мог не стучать? Ты думаешь, мне нужен этот Троцкий, эта козлиная морда? Но он теперь модный, его любит пресса, о нем все время пишут. Он сделает фильме хороший промоушн.

В глазах Махно вспыхнул, казалось бы, давно погасший огонек ярости.

– Троцкий, ты прав, козел. И ты, Лёвка, тоже козел со своей козлиной фильмой, – зло процедил он. – И со своим козлиным именем. Луй!

– Пошел вон! – завопил Пушкинд, но, увидев в руке у Махно молоток, позвал: – Анархисты! Сюда!

Сбежались свирепые разбойники, статисты, готовые ради лишнего франка на многое. Среди них были крепкие ребята. «Вооруженные» с головы до пят, они с интересом ожидали, чем закончится бунт Махно.

– И вы тоже козлы! И анархисты из вас як из говна пули… Месье Карпюс! Прошу вас. Переведите это им дословно! – сказал Нестор переводчику и вытряхнул весь свой инструмент из чемодана в мусорный бак.

Париж – путаный город. Вавилон. Парижане, словно в первых немых фильмах, двигались быстро, мелко, спешили жить. Они еще не оправились от одной войны, а в воздухе уже ощущалось приближение новой. Французы вместе с испанцами воевали в Марокко с партизанами, которые успешно противостояли огромной, технически прекрасно оснащенной армии. В самой Испании, рядом, за Пиренеями, тоже назревали какие-то кровавые события. Германия, начихав на послевоенные соглашения, усиленно вооружалась. Кому нужен был какой-то Махно, человек из далекого уже прошлого?

Данилевский раньше рассчитывал на своих товарищей, шоферов, которые колесят по всему городу, многое видят и слышат. Тем более что запорожец с крашеными усами указал район. Но этот квартал Бобиньи, который Владислав уже исколесил вдоль и поперек, был нагромождением трущоб – протекающих мансард, сырых полуподвалов, загадочных ночных пристанищ, населенных выходцами из Северной Африки. Днем обитатели Бобиньи галдели, торговали, торговались, а ночью по разбитым мостовым приходилось ездить, переложив «уэбли» в карман.

Махно исчез. Искать его с помощью друзей-таксистов было нелепо. Даже смешно. Не поймут. Мстить за отца, за сестру, за порушенную жизнь? Да все они, парижские шоферы, должны тогда взяться за оружие.

И все же он искал партизанского батьку. Прошлое не отпускало.

В форточку полуподвальной комнатушки, где жил Нестор, кто-то из доброжелателей бросил газетку: еженедельник «Иллюстрированная Россия». Форточку Нестор постоянно держал открытой. Последнее время он тяжело болел. Возобновились беспричинные припадки. От сырости, недоедания, от беспросветности жизни у него открылись старые раны. Образовались свищи.

Врач-эмигрант, лечивший земляков-бедняков за копейки, нашел у него костный туберкулез, язву желудка. Румынские вставные зубы шатались, вылетали и свои, здоровые. В комнате стоял смрад. Батько гнил заживо. Он-то привык к этому воздуху, но любой, кто заходил, старался прикрыть носовым платком рот и нос.