Горькое похмелье

– Это шо ж значит? – с безразличием спросил Махно.

– А то, шо любой человек имеет право тебя застрелить. Подошлють кого з Катеринослава чи з Харькова – и все…

– Это меня вроде як бешеной собакой объявили?

– Плюнь. Мы тебя в обиду не дамо!

– Та я не шибко боюсь…

Махно постепенно приходил в себя.

– Одевайся. Надо ехать! – повторил Задов.

– Бежать от них? – усмехнулся Махно. – Не, Лёва, ты еще меня не до конца изучив… Ты от шо! Собирай Реввоенсовет!

– Шо? Прямо сейчас? Люди ж ще сплять!

– Кто жить хочет – проснется!

Через некоторое время в том же зале театра собрался совет. Махно выглядел усталым, осунувшимся, постаревшим сразу на пяток лет. Но в глазах его светилась решительность. Ему уже было ясно, как и что делать.

Наскоро собравшиеся, не выспавшиеся атаманы ждали, что скажет батько. В бой – так в бой. С ходу, не размышляя.

– От шо, товарищи мои и друзья! – встал Махно. – Я всю ночь думав. Я крепко все обдумав. И от мое решение. С красными мне биться не с руки. И с Григорьевым на товарищество душа не пускает. Поэтому от командования я ухожу… Тихо!

Подняв руку, он выждал, когда успокоится зал, обвел его тяжелым взглядом.

– Нашим полкам и их командирам предлагаю, по их решению, поступить на службу в Красну армию. Шоб, значит, защитить нашу землю од деникинской силы. Одним большевикам с этой силой не справиться, это точно! Без меня они примут вас с превеликим удовольствием. Меня они считают изменником. Меня, а не вас! Вы тут ни при чем: солдат выполняет приказы командира!..

Все молчали, уже не возмущаясь, подавленные и потрясенные решением батьки. В усталых глазах Нестора зажегся вдруг хитроватый огонек.

– Запасайтесь оружием, боеприпасом. А там видно будет, кто до кого пошел: анархисты – до красных, чи красные – до анархистов. Вы ж знаете: кто из большевиков до нас пришел, тот с нами и остался… Так шо не журитесь, хлопцы!

– А как же мы? – встал растерянный Шомпер. – Мы куда?

– Поезжайте в Харьков, хлопцы вас проводят. В Харькове есть федерация анархистов-теоретикив. Большевики их не трогают. Газета «Набат» выходит, при ней оставайтесь. Не последний час живем на свете, хлопцы! Туман стелется, а солнышко всходит…

– Нет, Нестор Иванович! Мы между собой так решили: будем с тобой до самой мировой победы анархизма! В этом каждый из нас видит смысл своей жизни! – как всегда высокопарно, высказался Сольский.

…Когда кони уже были запряжены в тачанки и легкие брички, чтобы увезти Нестора и его приближенных подальше от этих краев, где властвовал указ об объявлении батьки «вне закона», к месту сбора подошли несколько командиров во главе с Озеровым. Среди прочих и Марко Левадный, еще не до конца оправившийся после ранения: багровый свежий шрам пересекал его лоб, накрывая левый глаз. Второй, уцелевший глаз смотрел диковато и странно. Веко подергивалось.

– Вот что, батько, – сказал Озеров. – Мы тут малость помозговали и решили ехать в Харьков, к Троцкому.

Махно опешил. Штабист решил опередить возможную вспышку ярости:

– Не бежим. Не изменяем. Спробуем убедить Троцкого и всех его комиссаров, что армия батьки Махно не враг большевикам. Чувствую, тут где-то клевета, кто-то в ней заинтересован… Вот я и хочу поговорить с Троцким с глазу на глаз. Я его трошки знаю, встречались. Он – умный. Поймет…

– Ой нет, – вздохнул Махно. – Чувствую, тут уже не наговором пахнет, а большой политикой… Шо-то мне боязно за вас. Я тебе верю, Яша, як себе. Но смотри в оба глаза…

– А кто ж еще сможет ему доказать? – спросил Озеров. – Я ж вместе с Дыбенко воевал. Мне он должен бы поверить.

Нестор не знал, что ответить. Чувствовал, что не в силах разобраться в той кровавой кутерьме, что творилась по всей России. Многих вчерашних героев уже расстреляли «за измену». И каких! Командующих фронтами, армиями… То какой-то политический зигзаг, то потворство кулачеству, то связь с буржуазией. Не с его образованием осилить эти загадки!

– Мне он поверит! – убежденно говорил Озеров, похоже, старался сам себя уверить в правильности предпринимаемого шага. – Я, может, единственный, кто не раз доказал ему свою преданность. Единственный, у кого пятьдесят три ранения. Держусь на одних жилах и на идее. За что ему меня карать?

Махно перевел взгляд на Левадного:

– А ты чего? За компанию?

– Та я ж зараз наче инвалид, – ответил Марко. – Кому я нужный? Хочу тоже свою ранению предъявыть, скорей нам поверять.

– Смотрите, хлопцы. Я вас не посылаю. Шо-то не так – тикайте! – Нестор перевел взгляд на анархистов-теоретиков, стоявших за Озеровым и командирами растерянной кучкой. – А вы шо? Тоже в голову поранетые? Тоже до Троцкого?

– В Харьков, – потупив глаза, сказал Сольский. – Мы всё продумали. И я, и вот товарищ Волин… мы будем выступать в газетах, доказывать…

– А мы с Шомпером, батько, остаемся с тобой. Для политической работы, – тихо сказал Аршинов.

– А ты, Сёма, куда собрався? – спросил Задов у «печатных дел мастера» Зельцера.

– Со всеми. Тоже в Харьков.

– Ты мне тут нужнее!