Горлов тупик

Шел 1947 год. Жрать было нечего, донашивали латаные обноски. Азартный легкомысленный Вася твердил: «Штаны, главное, штаны! Кузя своим в долг шьет, потом что-нибудь придумаем!» Юра тоже вначале загорелся, но, увидев Кузю, сразу остыл. Судя по роже, этот портной если когда-нибудь держал в руках ножницы, то лишь в качестве холодного оружия. Надо совсем спятить, чтобы угодить к такому в должники. А скорее всего, он просто возьмет оба полотнища, и поминай как звали.

Юра отказался рисковать. Вася щупал шторы и вздыхал. Через десять лет, во время Фестиваля молодежи и студентов, они увидели, как выглядят штаны их несбывшейся мечты, и узнали волшебное слово «джинсы».

В шестьдесят первом Юра привел Веру к маме, знакомиться, и когда провожал ее домой, услышал: «Между прочим, у вас на окне настоящие джинсы висят, сразу две пары. У меня портниха знакомая, сама клепки лепит, фирменные лейблы пристрачивает и берет недорого».

Недавно Глеб навестил бабушку вместе с подружкой-одноклассницей. «Ого! Какая тканька клевая, настоящий деним индиго! – восхитилась девочка. – Тут на двое штанов, а если с умом раскроить, еще и на мини-юбку хватит».

Вася так и остался ближайшим Юриным другом. Приятелей было много, а друг один – Василий Евгеньевич Перемышлев. Он закончил юрфак, служил в Следственном управлении КГБ. Взрослый, тертый, с брюшком и лысиной, износивший в нерабочее время по меньшей мере дюжину вполне приличных джинсов, Вася до сих пор не мог успокоиться, как видел шторы, начинал вздыхать: «Эх, зря мы тогда струсили. Нам, голодранцам, такие штаны повысили бы самооценку до небес».

Прошлой весной, когда собрались в этой квартире на мамин день рождения, Вася, слегка поддатый, печальный, увел Юру на балкон, курить. Стали вспоминать разных ярких персонажей из послевоенного детства, в том числе и Кузю с Малюшинки.

– Конечно, ничего бы нам Кузя не сшил, забрал бы шторы, и наша самооценка обвалилась бы на фиг, на самое дно мироздания, – задумчиво произнес Вася. – А не смирились бы, набрались окаянства, стали бы пищать, права качать, и нас с тобой, двух мальчиков-отличников, малюшинская шпана поставила бы на перо, легко, играючи.

– Ты только сейчас, через тридцать лет это понял? – Юра усмехнулся. – Хочешь сказать, я был прав?

– Нет, – Вася решительно помотал головой, – просто нам повезло, что они висели у тебя, а не у меня. Я бы точно не удержался.

Шторы висели до сих пор. В детстве они напоминали Юре ночное небо, белесые блики на складках были бледными созвездиями и Млечным Путем. Если полотнища покачивал ветер, они превращались в медленные, тяжелые океанские волны. Во сне Юра летал между небом и океаном, до сих пор летал, правда, очень редко, только если спал на этом диване.

Глава шестнадцатая

Балбесу грозили серьезные неприятности, но больше всего он боялся, что о его похождениях узнают Дядя и Тетя:

– Тетя насчет морального облика ужас какая строгая, заругается, объявит мне бойкот.

Любый слушал это нытье и едва сдерживал смех. Особенно позабавило детсадовское словцо «заругается» и пионерское «бойкот». Он достаточно хорошо изучил своего друга, знал, что Федька инфантильный балованный слабак, но не до такой же степени!

Они гуляли по бульвару часа полтора, промерзли, промочили ноги. Федька выложил все свои оперативные секреты. Влад слушал, мотал на ус. Выстраивалась интересная комбинация.

Он принялся убеждать балбеса, что Дяде рассказать придется, и чем скорее, тем лучше.

– Не-могу-не-могу-не-могу! – скулил Федька.

– Хочешь, я с ним поговорю? – предложил Влад. – Как мужик с мужиком. Он первую злость на меня выплеснет, успокоится, тебе меньше достанется. Заодно попрошу, чтобы Тете ни слова.

Слезы высохли.

– Ты серьезно? Ты правда сделаешь это для меня?

– Разговор, конечно, предстоит тяжелый. – Любый нахмурился, вздохнул. – Но ради нашей дружбы, так и быть, попробую.

– Влад, спасибо, я твой должник до гроба!