Но некоторое прояснение терминологических аспектов все равно не объясняет причин появления этой нормы в фуэро, ведь, как уже говорилось, вступление в права на наследственные владения далеко не во всех случаях ассоциируется в документах с концепцией «года и дня». Как правило, упоминания о ней связываются лишь с небольшими земельными владениями, даже если речь идет о Церкви и лицах высокого социального статуса. Правда, такие владения могли являться лишь малой частью крупных земельных комплексов, доменов епархий, монастырей или светских магнатов. Чаще всего такие домены обладали дисперсной структурой: участки, входившие в их состав, могли быть разбросаны на довольно значительных пространствах[659]
. Однако и это не объясняет причин применения правила года и дня к владельческим правам абсолютного большинства весино, которые явно не принадлежали к духовной и светской знати.Сложность заключается в том, что лица незнатного статуса имели мало шансов быть персонально упомянутыми в королевских грамотах, а тем более выступить в качестве получателей королевских дарений или грамот, подтверждавших владельческие права каждого из них. Более того, тот факт, что норма «год и день» появилась в документах лишь со второй половины XII в. и касалась исключительно (или почти исключительно) персон высокопоставленных, вовсе не должен означать, что эта норма не практиковалась ранее.
Ее относительно позднее появление в королевских грамотах объяснить совсем несложно. Во-первых, в течение XII в. произошли значимые изменения в системе письменной фиксации правоотношений. Как уже отмечалось выше[660]
, в процессе рецепции «jus commune» документ становился все более технически совершенным, приобретал все более значимую доказательную роль в судебном процессе, и, следовательно, практика его составления приобретала все большее распространение. Проще говоря, документов от этого времени сохранилось значительно больше, чем от предшествующего периода; к тому же они имели гораздо более унифицированный формуляр и в этом смысле более информативны для историка.Во-вторых, следует учесть и особенности эпохи. Вторая половина XII — первая половина XIII в. стали временем существенных качественных изменений в процессе Реконкисты. Под властью христиан все чаще оказывались крупные города. В 1177 г. Альфонсо отвоевал Куэнку, а вместе с ней подчинил всю Ла-Манчу. Правда, как известно, победное движение христиан было прервано поражением от альмохадов при Аларкосе (1195 г.). Но после битвы при Лас-Навас-де-Толоса (1212 г.) наступление возобновилось. Своего пика оно достигло во второй половине правления Фернандо III Святого, который после объединения под своей властью Кастилии и Леона двинул войска против разваливавшейся империи альмохадов. Один за другим в руки христиан попали такие крупные города, как Убеда (1232 г.), Баэса (1234 г.), Кордова (1236 г.), Мурсия, Лорка, Картахена (все 1243 г.), Архона (1244), Хаэн (1246 г.), Севилья (1248 г.) и еще множество менее крупных, но довольно значительных по меркам христианской Испании городских поселений.
Их колонизация, последовавшая за присоединением к владениям Кастильско-Леонского королевства, отличалась своеобразием, обусловленным массовым расселением колонистов на вновь присоединенных и, что принципиально важно, уже хорошо освоенных территориях (на которых оставалась часть мусульманского населения), особенно городских. Дробившиеся на земельные участки (обычно небольшие), эти территории распределялись между участниками походов и другими поселенцами. Отсюда — множество грамот, закреплявших владельческие права колонистов. Их количество особенно возросло после 1230 г., с началом «великой (или «быстрой») Реконкисты» Фернандо III Святого, следствием которой стало среди прочего и издание многочисленных документов, фиксировавших владельческие права поселенцев и датируемых последними 15–20 годами правления «святого» короля. Их немалая часть содержит почти стандартную фразу «…dono… vobis et concedo… hereditatem… ad anni vicem» (ст.-каст.: «…dovos e otorgovos… heredad… a anno e vez»), а в качестве адресатов грамот, как и в документах Альфонсо VIII, фигурируют лишь лица высокого социального положения — главы духовно-рыцарских орденов, высшие церковные иерархи и представители светской знати и др.[661]
Однако очевидно, что общие проблемы по обустройству колонистов на вновь присоединенных территориях возникали не только у знатных поселенцев, и проявились они гораздо раньше второй половины XII в. О том, что ситуация обстояла действительно так, мы знаем из разных источников более раннего времени. Правда, их количество сокращается по мере продвижения в глубь столетий. Но порой историк сталкивается с казусами, которые обойти вниманием просто невозможно.