Город Менск

— Але Салжаніцын хоць лічыў сябе маскоўцам. А што казаць пра сотні тысяч іншых прадстаўнікоў малых народаў, якія раптам «сталі» чукчамі? Асіміляцыя дасягнула страшных аб’ёмаў. Парадаксальна, але першыя яе ахвяры — чукчы. Таму што менавіта яны губляюць нацыянальную ідэнтычнасць. Яны ўжо самі ня ведаюць, хто яны! Губляюць культуру, традыцыі…

Профессор говорил монотонно, с сильным украинским акцентом. На двадцатой минуте Вынтэнэ почувствовала, что засыпает. Она подперла голову ладонями и опустила глаза. Прямо перед ней, на парте, был нарисован поезд. Рядом корявым почерком кто-то написал:

«Калі табе нудна, дамалюй яшчэ адзін вагон».

Вынтэнэ подумала, не послушаться ли совета. Даже достала ручку, но тут же и спрятала — неудобно ведь! Пробежала взглядом по передним рядам, оглянулась назад. В одной из слушательниц узнала Рытыр, секретаршу из «Нового Чукотского Слова».

Рытыр сиделя на пару рядов выше, по диагонали от Вынтэнэ. Она внимательно смотрела по сторонам, периодически что-то записывая в тетрадку. Вынтэнэ встретилась с ней взглядом. Рытыр улыбнулась.

«Она меня узнала? — подумала Вынтэнэ. — Или просто угадала во мне соотечественницу-чукчанку?»

Впрочем, если Вынтэнэ узнала Рытыр, то почему бы Рытыр не узнать её? У секретарш профессиональная память.

Так думала Вынтэнэ — надо же было чем-то занять голову. А сама продолжала скользить взглядом по рядам. О, а вот ещё знакомые! На «галёрке» — весь аспирантский состав кафедры чукотологии. Чуть пониже — Вінцук і Хрысьця. Сидят обнявшись. Слушают. Кажется, им интересно. Хрысьце

, кстати, очень идёт чёрный деловой костюм…

А вот там, совсем недалеко, Зьдзіслаў Авечка. На Вынтэнэ и не смотрит — даже обидно немного. И на Деникина не смотрит. И не конспектирует. Может, он пришёл с дамой? Так ведь тоже нет: с обеих сторон — двое студентиков, со Зьдзіславам, видимо, не знакомых. Смотрит политик прямо перед собой, думает о чём-то. Бедненький, совсем его замучила людская несправедливость. А зачем он врал, будто встречался с Тарэсяй? Цену себе набивал?

И вдруг она заметила Уладзя. Заметила — и отвела глаза. Снова посмотрела. Всё-таки он удивительно красив… И одет удачно — просто, но аккуратно. Клетчатая рубашка так ему идёт! Уладзь кажется спокойным, уверенным в себе. Но это, наверное, маска. Достаточно взглянуть в его глаза: сколько там грусти! Но он эту грусть никому не покажет — не тот человек.

Уладзь ловит на себе её взгляд — и она быстро отворачивается. Закрывает глаза — и думает о нём. Вспоминает его объятия, прикосновения, нежные слова — словно снова слышит его голос. Нет, Уладзя нельзя забыть…

И зачем они поругались?! Глупо ведь! Что ей, Вынтэнэ, дороже — чукотская эстрада или каханы? Да гори она синим пламенем, эта так называемая чукотская культура! Все эти «старые песни о главном», «наши фильмы», прочая шелуха! И эти парады победы над чанкайшистами с фальшивыми «ветеранами» шестидесяти лет, бряцающими фальшивыми «боевыми» наградами. Они и на свет не родились, когда наши Пекин брали!

Настоящая чукотская культура — это народные сказки и легенды, рождённые в чоттагинах маленьких переносных яранг. Это песни, которые пели наши предки на собачьих упряжках. Это резьба на моржовой кости. И эта, настоящая, культура уже мертва. Чукотский фольклор остался только в букварях. Да ещё — на обёртках от шоколадок «Айнана»!

«Лучше б мы не присоединяли к себе московитов!» — подумала Вынтэнэ.

И знаменитый профессор Деникин будто вторил её мыслям.

— Наагул, для чукоцкай культуры было б значна лепш, калі б чукчы не захапілі Маскву ў 17 стагодзьдзі, — говорил он, — Гэта можна было зрабіць пазней, пасля стварэньня сучаснай чукоцкай нацыі.

Вынтэнэ снова повернулась в сторону Уладзя. Он смотрел на неё. Взгляды встретились.

Вынтэнэ и сама не понимала, что с ней. Его взгляд… Сколько в нём тепла! Сколько… Но слова теряли смысл. Она просто смотрела ему в глаза. Он смотрел на неё. Сколько это продолжалось? Какая разница.

Наконец, Вынтэнэ отвела взгляд. Деникин, кажется, заговорил про что-то особенно интересное: публика прямо-таки застыла во внимании. А Вынтэнэ не слушала. Пыталась совладать со своими чувствами. Голос профессора раздражал. Посмотрела на часы: тридцать пять минут до конца лекции.

Вынтэнэ встала и пошла к выходу. Впрочем, «пошла» — не то слово: пришлось пробираться, переступая через чьи-то ноги, повторяя «Прабачце!», проталкиваясь и протискиваясь.