Город Палачей

Попутно же князь Нелединский-Охота, перепробовав все вина, которые жена заказывала у лучших столичных поставщиков, пристрастился к местной водке, настоянной на надрезанных коробочках мака Papaver somniferum, доставлявшихся контрабандистами для столичных опиекурилен. Сначала он пил для удовольствия - у психиатров это называется Genusstrinker, потом наступил второй этап - пьянство в одиночку: Erleichterungstrinker.

Ему стали всюду мерещиться мертвые зайцы. Он считал мертвых зайцев. Дома, на улицах, в поле, на берегу реки - всюду лежали мертвые зайцы. Он пытался разглядеть их раны... как-то ведь их убили... из ружья, например, или задушили силком... И не мог разглядеть. Но в точности знал, что они мертвы. Поначалу ему казалось, что зайцы придуриваются. Просто так лежат, а подойди к ним поближе - и прыснут по сторонам, смеясь над одураченным человеком. Но потом он убедился: мертвы. Хоть топчи их - не шелохнутся. Однажды он проснулся, а вся спальня - почти до потолка - была завалена мертвыми зайцами. Такая куча пушистых зверюшек-игрушек.

Он превратился в Betaeubungstrinker - в человека, попросту оглушающего себя водкой. Ну, и последняя стадия наступила вскоре: он стал Rauschtrinker. То есть пил ради опьянения, и это-то и было для него нормальным состоянием.

Он бродил по окрестностям под присмотром дюжей бабы по кличке Полторы Жопы, которая в случае чего должна была бережно принести хозяина домой. Иногда же он умудрялся сбегать от надзирательницы, и по утрам его обнаруживали то на берегу реки, то в постели одной из обитательниц Африки, а то и в стволе Северной пушки.

Вскоре за Нелединскими-Охота в городок прибыл доктор Жерех. Он пытался лечить Евгения Николаевича, но все его усилия оказались бесплодны. Да и других хлопот у врача хватало. После Москвы и Петербурга он наконец-то дорвался до настоящей медицинской практики. Ведь в столицах женщина рассказывала врачу о своих недугах, пользуясь при этом указкой и восковым манекеном. В Африке же пациентки раздевались безо всякой ложной стыдливости, а если надо было раздвинуть ноги, делали это так, что доктор мог, помимо прочего, диагностировать начинающуюся ангину или запущенный кариес. А главное - он увлекся очисткой воды. Известковые породы, выходившие к Ердани, подвергались каолинизации, то есть превращались под воздействием воды в белую глину, из которой можно было выпекать прекрасный фарфор. Мужчины от такой воды все как один страдали болезнями почек и множеством других болезней, одна из которых и за болезнь не считалась. От избытка кальция их член превращался чуть ли не в кость, что не могло не нравиться многим женщинам, но зачастую в пылу страсти член этот либо ломался пополам, либо и вовсе рассыпался в крошку. Доктор Жерех убедил администрацию, и в Вифлееме спустя несколько лет была создана довольно неплохая система очистки воды. Тем не менее, с тех пор в лексиконе местных жителей навсегда сохранилось выражение "вот тебе и жерех", если человеку становилось плохо или ему угрожала смерть. А ведь жерех - совершенно безобидная карповая рыба, а не какая-нибудь страшная щука. Слово "жерех" пугало одним своим звучанием...

Наконец из Москвы пришла телеграмма, которой Андрей Евгеньевич (Феликсович) Нелединский-Охота-Бох извещал о скором своем прибытии в Ерданск.

Но если в Жунглях к этому известию отнеслись никак, то на Лотовом холме Анна Станиславовна заставила всех приводить в порядок дворы и крыши, стены строений и бастионов, драить пушки, чинить пристань, украшать Африку внутри и снаружи. Она так захлопоталась, что, когда наблюдатель на Голубиной башне ударил в колокол, извещая о появлении головного судна с Андреем Евгеньевичем-Феликсовичем на борту, даже не хватилась князя Нелединского-Охоты. Едва украшенная пестрыми флажками флотилия миновала высокий шест с крестом, установленный на берегу в полуверсте от Города Палачей, как по команде Анны Станиславовны бабахнули мортиры, а тотчас за ними с оглушительным и протяжным грохотом выстрелило орудие с северного бастиона.

Вся артиллерия стреляла холостыми, но лишь позднее обнаружилось, что северное орудие выпалило спящим князем Нелединским-Охотой (разможженную голову его и другие фрагменты тела впоследствии нашли разбросанными по берегам и в тихих заводях Ердани).

Пароход, за которым тянулись три баржи-гашпиля, наконец причалил, и на берег в паланкинах четыре зверовидных чернокожих силача снесли Андрея Нелединского-Боха. Он лениво возлежал в феске с кисточкой на шитых серебром подушках, курил кальян и с тоской наблюдал за матерью, которая во главе пестрой свиты встречала его на берегу. "Прекрасно, как встреча зонтика со швейной машинкой на хирургическом столе, - процитировал мысленно по памяти Лотреамона молодой князь. - Впрочем, все города - один город".