Город Перестановок

— Я действительно верю, что Копии разумны. Просто я не сказала бы, что они — «тот же самый человек», с которого их сняли, или что другой. Тут нет ни правильного, ни ошибочного ответа, это вопрос не истины, а семантики. Дело в том, что у меня есть самоощущение, прямо сейчас, кто я, где проходят мои границы. И они не включают никакой Копии меня, запущенной в неопределённом будущем. Понимаешь? Сканирование не облегчит мне процесс умирания. Что бы ни думала на этот счёт моя Копия, если вдруг такая появится.

— Да это просто извращение, — сердито воскликнула Мария. — Это так же глупо, как… говорить в двадцать лет: «Не могу представить себя пятидесятилетней, такая старуха не может быть мной». А потом покончить с собой, потому что нечего терять, кроме этой старухи, а она не входит в твои «границы».

— По‑моему, ты обещала не спорить.

Мария отвернулась.

— Ты никогда раньше так не говорила. Всегда утверждала, что с Копиями нужно обращаться как с людьми. Если бы тебе не промыла мозги эта «религия»…

— Церковь Бога Безразличного не имеет официальной позиции относительно Копий — ни за, ни против.

— У неё нет позиции относительно чего бы то ни было.

— Верно. Поэтому вряд ли её можно винить в том, что я не хочу сканироваться. Так?

Мария чувствовала, что её буквально тошнит. Она почти год сдерживалась и ничего не говорила на эту тему, была в изумлении и ужасе, но силилась уважать выбор матери, а теперь она видела, что это действительно безумие и безответственность, не укладывающаяся в голове. Нельзя просто стоять и смотреть, как кто‑то, кого ты любишь, кто дал тебе твоё понимание мира, — превращает свои мозги в пульпу. Она возразила:

— Её можно винить, потому что она подточила твой здравый смысл. Они скормили тебе столько дерьма, что ты уже не способна ни о чём думать нормально.

Франческа лишь с упрёком взглянула на неё. Мария сразу ощутила укол вины: «Как ты можешь сейчас усложнять ей жизнь? Как можешь нападать на неё, когда она только что сказала тебе, что умирает?» Однако она не собиралась идти на попятный, выбирать самый лёгкий путь и «поддерживать больную». Вместо этого сказала:

— Бог безразличен… потому что именно Бог — причина, по которой всё такое, какое есть? И это должно давать нам чувство примирения с космосом, так?

Франческа покачала головой.

— Примирения? Нет. Нужно раз и навсегда избавиться от старых идей наподобие божественного вмешательства и от потребности в каких‑то доказательствах или хотя бы в вере, чтобы верить.

— Тогда в чём есть потребность? — спросила Мария. — Я вот не верю, и чего же мне не хватает?

— Веры?

— И ещё любви к тавтологиям.

— Не брани тавтологии. Это лучшая основа для религии, чем фантазии.

— Это хуже тавтологии. Это… жонглирование смыслом слов по собственной прихоти, что‑то из Льюиса Кэрролла или из Джорджа Оруэлла. «Бог — причина всего… в чём бы эта причина ни состояла». Тому, что любой нормальный человек попросту назовёт законами физики, вы решили дать имя Б‑О‑Г, лишь по той причине, что у этого слова имеются всякие исторические связи, обманчивые коннотации. Вы утверждаете, что это не имеет ничего общего со старыми религиями, так зачем использовать их терминологию?

— Мы не отрицаем историю слова, — объяснила Франческа. — Во многом мы порвали с прошлым, но признаём наше происхождение. Бог — это концепция, которой люди пользуются тысячелетиями. Тот факт, что мы очистили идею от примитивных предрассудков и грёз об исполнении желаний, не означает, что мы не следуем традиции.

— Но вы не очистили идею, а сделали её бессмысленной! И поделом. Но ведь вы, кажется, сами этого не сознаёте. Вы избавились от всех явных глупостей — всяких там чудес, антропоморфизма, ответов на молитвы, — но, кажется, не заметили, что, когда вы это сделали, не осталось абсолютно ничего, что стоило бы называть религией. Физика — не теология. Этика — не

теология. К чему притворяться, будто это одно и то же?

— Разве не понимаешь? Мы говорим о Боге по той простой причине, что всё ещё хотим говорить. В людях есть глубоко укоренившееся стремление использовать это слово, концепцию и совершенствовать её, а не отбрасывать — несмотря на тот факт, что её смысл уже не тот, каким был пять тысяч лет назад.

— И вы прекрасно знаете, откуда берётся это стремление! Оно не имеет ничего общего с каким‑то реальным божеством. Это продукт культуры и нейробиологии, порождение нескольких случайностей в ходе эволюции и истории.

— Ну конечно. А какое человеческое качество возникло иначе?

— Так зачем ему поддаваться?

Франческа рассмеялась.

— Зачем поддаваться вообще чему-нибудь? Религиозные побуждения — не какой‑то… инопланетный мозговой вирус. Они, если их брать в чистом виде, освобождёнными от всего наносного, — не продукт промывки мозгов. Это часть того, что я есть.

Мария уткнулась лицом в ладони.

— Часть? Когда ты так говоришь, кажется, что это уже не ты.