Город Перестановок

Красочный фейерверк поблёк, и вместо него появился мерцающий сине-белый кубик, изображающий вселенную ТНЦ. «Эдемский сад» состоял из миллиарда готовых процессоров, по тысяче вдоль каждого ребра куба, но это точное описание уже устарело. Мария едва могла различить отдельные машинки, напоминающие крохотные кристаллики; каждая искорка состояла из шестидесяти миллионов клеток автомата, не считая памяти, протянувшейся ещё в три измерения, на этой картинке не отображавшихся. Данные, загруженные в большую часть процессоров, измерялись терабайтами: файлы сканирований, библиотеки, базы данных, зародыш планеты Ламберт, а также её солнца и трёх сестринских планет. Всё это было собрано если не на одном компьютере (ТНЦ‑автомат, вероятно, был размазан по пятнадцати — двадцати компьютерным кластерам), то по крайней мере в единое логическое целое. Единую структуру.

Дарэм уменьшил темп демонстрации, так что сине-белое мерцание превратилось в череду стробоскопических вспышек, а затем в равномерное чередование красок. Внешние процессоры сооружали копии самих себя; синий цвет на картинке изображал уже законченные, работающие, машины, белый — готовые наполовину. Каждый синий слой наращивал поверх себя белый, который вдруг синел, и всё начиналось заново. Оболочка вселенной появлялась на свет с инструкциями построить поверх себя ещё один слой, точно такой же, включая копию тех же инструкций, а потом ждать дальнейших указаний, которые должны были поступить из центральной части.

Дарэм увеличил масштаб в двести раз, ещё замедлил скорость и сменил изображение, так что теперь оно показывало отдельные клетки автомата в виде символов с цветовой кодировкой. Процессоры из невыразительных синих и белых кубиков превратились в причудливые разноцветные трёхмерные лабиринты, прямоугольные кружева, оживлённые искорками света.

В корчах самовоспроизводства каждый процессор на глазах выпускал сотни пар красно‑зелёных проволочек «арматуры», тянувшихся в окружающее пустое пространство, пока они не достигали одной и той же запрограммированной длины, после чего вдруг поворачивали на сто восемьдесят градусов и начинали расти в противоположном направлении. Поблёскивая причудливо движущимися бороздками, проволочки метались туда-сюда от поверхности материнского компьютера к невидимой границе и обратно, пока целиком не заполняли это пространство, словно какой‑то странный электронный шёлк, сам собой соткавшийся в плотный кокон.

При большом увеличении проволочки превращались в длинные цепочки клеток со стрелочками на концах, частично раскрашенных в яркие оттенки, обозначающие «активированные» состояния. От стрелки к стрелке перемещались блестящие полоски: чередующиеся тёмные и светлые участки представляли собой зашифрованные двоичным кодом схемы дочерних машин, извлечённые из центральной памяти.

Темп ещё замедлился, и процесс стало возможным рассмотреть в деталях. Всякий раз, как световой импульс достигал конца проволоки, прозрачный «вакуум» нулевого состояния трансформировался в «зародыш» клетки, обозначаемый невыразительным серым кубиком. Последующие данные сообщали новой клетке, чем она должна стать, — каждый импульс или отсутствие импульса переводили её в чуть иное переходное состояние, приближая к требуемому итогу. Именно по этому принципу проволочки и росли из материнского компьютера, удлиняясь за счёт того, что надстраивали себя на концах.

Заполнив целиком объём, который будет занимать дочерняя машина, проволочки начинали укорачиваться, шаг за шагом проходя обратный путь и разматывая только что свитый кокон, а за собой оставляя именно то, что требовалось по схеме. Весь процесс выглядел гротескно неэффективным — на выращивание и втягивание проволочек уходило куда больше времени, чем на постройку самих клеточек дочерней машины, но именно благодаря этому правила функционирования автомата оставались максимально простыми.

— По‑моему, всё выглядит нормально, — заключил Дарэм. — Продолжаем?

— Конечно. — Мария была зачарована, она забыла все свои заботы и самоё себя. — Газуйте.

На любой скорости, при которой они могла отслеживать события уровня отдельных процессоров, не говоря об уровне клеток, ничего путного было не дождаться. Дарэм вернул темп к доступному для них максимуму, и решётка вновь расплылась в неопределённое мельтешение.

Напротив, следующая стадия должна была протекать мучительно медленно. Дарэм приготовил кофе и бутерброды. При запуске Копии с помощью системы компьютеров, которые сами представляли собой компьютерную симуляцию, суммарное замедление оказывалось двухсотпятидесятикратным: больше четырёх минут реального времени на субъективную секунду. Вопрос о двухстороннем общении не стоял — вселенная ТНЦ была герметичной, и никакие данные, которых не было в начальных условиях, не могли на неё повлиять, но подсматривать за тем, что там происходит, они всё‑таки могли. Каждый час они будут видеть, чем занимается Копия Дарэма на протяжении очередных четырнадцати секунд.