Город под кожей

– Север где делать? Чтобы указывал на ногу или на пальцы?

– На пальцы. Буду тыкать ими в сторону Северного полюса.

Мэрилин успела снять ботинок, стащить носок и выставить продолговатую, бледную, худую правую ступню. Зак усомнился, что тату хоть как-то улучшит вид ее конечности, но о личных предпочтениях его никто не спрашивал.

– По крайней мере, татуировка на ступне – храбрый поступок. Больно будет адски, знаешь ли. Верх ступни – кожа да кости, никаких мышц и мягких тканей.

– Знаю. Вы предупреждали.

– И смотри у меня – не дергаться, не подскакивать, никаких бесконтрольных движений.

– Дергаться не буду. Но если движения бесконтрольные, как я могу им помешать?

– Ничего страшного с тобой не случится, – сказала Роза и наконец позволила себе улыбнуться.

Пробудилась к жизни, зажужжала татуировочная машинка. Роза крепко взяла ступню Мэрилин в горсть. Вопреки жалобам на артрит и нетвердую руку, сосредоточившись на задаче, она действовала с точностью и уверенностью хирурга или, на худой конец, педикюрши. Хватка ее была плотной, но не грубой – так держат мелкого, встревоженного зверька, чтобы его успокоить. Роза не пользовалась ни эскизами, ни трафаретами и сразу начала работать набело – без каких-либо предварительных рисунков.

При виде первой выколотой иглами линии и капелек крови лицо Розы просветлело от целеустремленности и удовольствия. Заку стало немного не по себе, но он постарался подавить тошноту – мужчине не подобает метать харч в тату-салоне да еще на дому у мастера. Мэрилин казалось, что ее ногу жалит необычайно шустрая и настырная медуза или кактус с расположенными в один ряд иголками. Крохотные язычки пламени вспыхивали на ступне и пробегали по ноге до самого туловища. И все же девушка старалась быть послушной, лежать тихо, держать себя в руках. Она даже умудрялась вести беседу.

– Роза, – сказала Мэрилин, – вам приходилось когда-либо выкалывать карту мета, где спрятаны сокровища?

– Чего-чего?

– Ну, место, помеченное крестиком, – клад, песо, дублоны, золото?

– Как у Долговязого Джона Сильвера?

– Вроде того.

– Не припомню. Но если бы кто-то попросил, я бы сделала. Правда, какой смысл поручать делать татуировку карты сокровищ кому-то другому? Выходит, о месте, где зарыт клад, узнает лишний человек. Кто ему помешает пойти и откопать?

– А если карта зашифрована?

Заку стоило больших усилий не брякнуть: «Все карты зашифрованы!»

– Карта? Зашифрованная? Это еще что за фигня такая? Ты по-прежнему занята своим проектом? Как успехи?

– Успехи появятся, если вы расскажете то, что обещали.

– Ух ты, хорошо торгуешься.

Роза Скарлатти надолго замолчала, и Мэрилин успела подумать, что старушенция решила соскочить. Начинать переговоры заново было поздно – на ступне уже оставлен неизгладимый след.

– Ну ладно, – наконец нарушила молчание Роза. – Расскажу, пожалуй. Для меня это много значит, а вот поможет ли тебе – большой вопрос. Много лет назад знала я одного мальца. Очень он странный был…

31. Забытый мальчик

Он во всем винил мать. А что? Другие тоже бы ее винили. Да и винят. Именно она хотела сделать из него мужчину. Конечно, руку приложил и отец – он чем-то доставал мать, отчего та потом доставала сына, но отец бывал дома редко, а со временем и вовсе перестал появляться. Мать решила, что сын должен вырасти непохожим на отца. Она не связывала с ребенком каких-либо устремлений, типичных эгоистических надежд на успех, богатство, удачную женитьбу. Мать всего лишь хотела, чтобы сын не вырос слабаком, бесполезным ничтожеством. В этом она видела свою особую миссию – привить мальчику жесткий характер, а дальше пусть живет, как сможет. Если любишь, не балуй? Его не баловали, это уж точно.

Дело спорилось. Мальчишка был послушен материнской воле. Научился подавлять в себе слабость. Привык, попадая в передряги, полагаться только на свои силы. Полюбил секцию карате, драки на школьном дворе. Он не отличался ни особыми размерами, ни чрезмерной вспыльчивостью. Просто был самым жестоким, когда того требовала обстановка. Маленький мальчик внутри его постепенно исчезал.

Постепенно мать начала вносить в программу воспитания сына новые элементы. Впоследствии он уже не смог вспомнить, в каком был возрасте на момент первого испытания. Ему казалось, что так было всегда и продолжалось целую вечность. Сколько же лет ему тогда было? Восемь? Шесть? Неужели правда?

Мать и сын ехали в машине, очень быстро, непристегнутые, погруженные в молчание. Пацан сообразил, что мать выпила. Они выполняли заказ на другом конце города, что-то покупали, продавали, доставляли и теперь проезжали через отдаленный район, где ему пусть редко, но приходилось бывать раньше – людные улицы, сомнительные типы в подворотнях, – как вдруг мать резко остановила машину у бордюра и скомандовала: «Все. На выход!»