– Черт побери! – я отскочила от чьего-то сердца и глаза, вывалившихся из мешка. Те с глухим стуком упали на бетонный пол и отскочили в разные стороны от наших ног. – Черт побери!
Так вот это была не слизь.
Это была
– Господи, меня сейчас вывернет наружу, – Кир тоже снял с ленты мешок, и, развязывая его, вывалил хорошо сохранившиеся почки. – Что здесь происходит?!
Я схватила его за руку:
– Уже неважно.
Мы припустили отсюда настолько быстро, насколько позволяли наши ноги.
Мы постоянно цеплялись за какие-нибудь гвозди, падали и разбивали себе коленки, царапали руки и зарабатывали огромные синяки. Мы бежали, не жалея сил, подальше от этого каннибалистического ада. Мы бежали, а у нас в мозгу крутилась всего одна мысль:
Кто придумал все это?
Очевидно, чтобы додуматься до такого, нужно явно иметь мало мозгов – или вообще не иметь их. Они не нужны патологоанатомам.
Или, например, серийным убийцам.
Мы выскочили в проем. Я больно влепилась плечом в стену, отчего всю мою руку прожгла тупая ноющая боль. Кир остановился впереди, переводя дух.
– Бежать можешь? – он окинул меня холодным взглядом.
– У тебя есть копье, – выдохнула я, сгибаясь в приступе кашля.
– Да уж, больно оно нам поможет, когда на нас реши напасть стая диких животных.
Кир тихо прислонился к треснувшей бетонной стене и откинул челку назад. Снял очки, рассеяно озираясь по сторонам, и, очевидно, думая, что ему это все снится. Мы многое видали с ним и Сонькой в Каролине (например, как один старый шаман-йог ходил по иголкам для шиться и ни разу не пикнул), но бальзамированные внутренности в брезентовом мешочке, как бананы на распродаже, были для нас диковинной новинкой.
Неожиданно Кир выпрямился во весь свой рост.
– Слышишь?
Я прищурилась:
– Что?
– Что за…
– Тихо, – Кир закрыл мне рот рукой.
Мы стали прислушиваться к звуку. Я почувствовала, как мои ладони разом похолодели и вспотели. Здесь становилось еще страшнее.
– За мной.
Мы, насколько это возможно, стали быстро и тихо переставлять ноги в противоположную сторону от доносящегося звука. Я вся вспотела, майка безобразно прилипла к спине, вся пропитанная потом. Ноги подкашивались. Я крепко ухватилась за Кирину руку, семеня за ним вслед.
Мы пролезли через однотипный заколоченный досками проем в небольшую комнатушку с четырьмя двухъярусными прогнувшимися койками и деревянным столом, и остановились посередине. Выход был один, и, к сожалению, единственный, так что мы остались буквально в заточении.
Я бросила мимолетный взгляд на стол, и увидела, что он до краев полон колюще-режущими предметами.
– Кир, – я дернула его за рукав, и, поковырявшись в столе, передала ему один из ножей. – На всякий случай.
– Куда дальше? – я стала судорожно оглядываться.
– Туда, – Кир указал вверх.
Я подняла голову и увидела устрашающе нависшую над нами железную полку, соединяющуюся со стеной и одной из кроватей всего парой хлипких перекладин. На противоположной стене «висела» еще одна такая же. В целом, теперь у меня окончательно сформировалось ощущение, что этот завод совмещает в себе не только функции морга, но и концлагеря.
Кир помог мне забраться наверх, а потом, в один присест вскочив на противоположную полку, пригнулся. Я сильнее сжала трясущимися руками рукоять копья, которое он мне передал.
Шаги были все ближе. И чем они были приближеннее, тем сильнее создавалось впечатление, что эти звуки издает кто-то невесомый. Словно ноги сами отделились от тела и идут по бетону, забыв, что они должны нести вес в виде чьего-то пуза (чьего-то объевшегося внутренностями пуза). От этих предположений мурашки на моем теле в удвоенном темпе начинали отплясывать маорийские танцы, а руки то и дело старались выпустить единственное средство защиты.
Неожиданно доски под нами скрипнули.
Я не могла увидеть, что там такое ходит, потому что я полностью вжалась в угол и вжала голову в плечи, трясясь, как человек во время лихорадки. Кир был напуган не меньше. Когда раздался скрип, мы одновременно переглянулись, и он приложил палец к губам, говоря этим, что нам просто нужно сидеть тихо.