Город спит, просыпается магия

И Роберт читал ему Гумилёва, а потом Грина, и старого доброго Паустовского, и ещё и ещё, вразнобой и фрагментами, пока не пришла молчаливая прохладная ночь. Они сидели и смотрели на затухающие огни, а потом Роберт сказал как бы в сторону:

– Ты не грусти. Я вот тоже не знаю, кто я и зачем я.

И Мурмук хотел было сказать «а зато ты вон сколько знаешь, а я…», но промолчал. Голубь ещё немного потоптался и нырнул в ночь, а Мурмук пошёл спать. Он лежал и слушал, как ветер бродит по крышам, заглядывает в окна и треплет по чердакам вывешенное для просушки бельё. Иногда ещё неизвестно откуда доносились обрывки музыки и всплески голосов, смех и удары большого барабана – очень далеко, еле слышно, где-то на грани хорошего доброго сна.

Он лежал и ждал. Что-то должно было случиться.

И вскоре некто легонько постучал в дверь.

– Заходите, – сказал Мурмук в пустоту.

Анюта была очень деликатная мышь. Она всегда стучалась и всегда спрашивала «можно ли войти?», а он очень искренне отвечал, что необыкновенно рад её видеть – и ночью, и днём, когда угодно. Анюта быстро проскочила в дырочку и остановилась в полосе лунного света.

– Уфф… Я бежала два квартала… – выпалила она, обтирая лапками пыльные усы и нервно подёргивая хвостиком. – Мне очень неловко прерывать твой драгоценный сон, но там такое! Такое! Ты обязательно должен это увидеть, Мурмук! Пожалуйста, ради меня!

– Что ты, ты нисколько меня не побеспокоила, – пробормотал он, и Анюта замерла на месте.

– А, чего?

– Я говорю, конечно, а где это?

– На Липовой площади! – подпрыгнула мышь.

Мурмук встал с кровати и, опустив к полу ладонь, негромко сказал: «Позвольте пригласить вас на небольшую прогулку?»

До площади они добрались в четверть часа. Чем ближе, тем громче звучала музыка и смех, аплодисменты и голоса. Мурмук издалека увидел расписные фургончики и лошадей, толпу народа и дрожащие на ветру ленточки и флажки.

– Это… это балаган! – вспомнил он старое слово. Мышь согласно пискнула, завозившись в руке. Он остановился в тени дома, жадно впитывая впечатления – сладковатые запахи сахарной ваты и горящих жаровен, визгливые всплески флейты и гул барабана, тоненький голосок скрипки. И люди, люди… Он раскрыл ладонь с Анютой.

– А как же мы?..

– Спокойно! – пискнула мышь. – Я всё продумала! Там слева зелёный фургон, видишь? Заберёшься на колесо, а потом на крышу. Ты сможешь!

Мурмук кивнул. Осторожно пробираясь по тени, он дошёл до фургона и вскарабкался на крышу, цепляясь за свисающую сверху верёвку. Лошадь фыркнула и повернула голову, кося на них коричневым глазом, а больше никто ничего и не заметил. Они улеглись на крыше фургона, и мышь восторженно выдохнула: – Смотри…

И Мурмук стал смотреть. Посередине большого круга, образованного кольцом зрителей, стоял человек, одетый в лиловый фрак с яркими серебряными звёздочками. Лицо его было необыкновенно серьёзным, и длинные усы торчали острыми стрелочками. Вот он поддёрнул рукава, пошевелил пальцами в белых перчатках и вдруг… достал из пустой ладони ленточку. Взмахивая руками, вытягивал её больше и больше, выбрасывая свободно и легко. Толпа захлопала, человек раскланялся в одну сторону, в другую, потом скомкал ленточку в ладонях, раскрыл их… и ахх! – они снова оказались пусты! В толпе восторженно загалдели, засвистели. Мурмук смотрел во все глаза.

– Как он это сделал? Откуда он достал ленточку и куда потом спрятал? Там же нет ничего? Он волшебник, да?

– Нет, он не волшебник, – прошептала Анюта. – Он ил-лю-зио-нист. Фокусник.

– Фокусник… Я даже не знал, что такое возможно. Это тоже немного волшебство?

– Оно немного другое. Такое неволшебное волшебство. Но похожее. Искусственное. И ему можно научиться! – Она загадочно покосилась на друга. – Для этого не нужны ни особые способности, ни древние заклинания. Этого может добиться каждый! Конечно, придётся потрудиться, но потом… Правда, он чуть-чуть волшебник?

– Ага… – прошептал Мурмук, глядя, как фокусник достаёт из рукава летающие карты, как режет на части, а потом делает целой длинную-длинную верёвочку, как достаёт из уха удивлённого зрителя куриное яйцо, а потом прячет его в абсолютно пустом цилиндре. Мурмук смотрел и чуть слышно пыхтел от восхищения.

А потом представление кончилось, люди постепенно разошлись, и артисты разбрелись по фургончикам. Мурмук видел, как фокусник снял фрак и оказался старым усталым человеком в полосатых вязаных носках и залатанном комбинезоне. Усы его повисли, он сидел на ящике, прислонившись к колесу фургона, и медленно пил кофе, открывая глаза лишь для того, чтобы сделать очередной глоток. Мурмук тихонько спустился с крыши и пошёл домой.

Несколько дней он был сам не свой. Благородному Омару даже пришлось задать ему взбучку – первую за десять лет – и выразить своё глубокое неудовольствие необыкновенной расхлябанностью слуги. Мурмук почтительно склонялся и молчал. Он усерднее обычного мыл полы, протирал пыль, чистил котлы для зелий, но перед глазами всё равно стояла ленточка, вылетающая из пустой руки.