Город, в котором солнце светит только ночью

– Да видишь, че творят гады басурманские, честнОго православного на бесовские ругательства толкают. Провоцируют, блин, – произнес он с удовольствием, осенил себя крестным знамением, затем посмотрел на меня, как бы говоря: “видишь, мы тоже не лыком шиты, тоже могем сказануть”.

Роста он где-то метр восемьдесят пять, и не меньше девяноста килограммов веса. Хорошо накачанный, он играючи крутит пудовую гирю, белозубо улыбаясь при этом, периодически коротким движением головы откидывая светлорусую челку с глаз. В то время, когда наш взвод отводят на переформирование и отдых, он берет свою гирю, которую зачем-то тщательно прячет недалеко от нашего расположения, и крутит ее в спортзале пустующей сельской школы, которая вызывающе блестя целыми стеклами, сиротливо стоит недалеко от нас. Иногда мы со Славяном тоже ходим размяться, и тогда Санек нам устраивает настоящее цирковое представление из программы силачей. Он с такой любовью крутит свою чугунную подругу, с какой только, наверное, обнимал оставленную год назад в Вышгороде молодую жену. Санек несколько раз показывал мне на видео Свету, так ее звали. Она оказалась застенчивой девчушкой в два раза меньше мужа, которая, однако, три месяца назад родила ему дочку. Раз в неделю, как полагается каждому бойцу, мы получаем видеописьмо от родных. Каждый раз Санек с неиссякаемым любопытством и любовью рассматривает дочку, и слушает планы жены “на после”, с которыми он, с присущим ему добродушием, непременно соглашается, молча кивая изображению в телефоне. После он записывает ответное письмо, в котором рассказывает, что жив-здоров, и все у него хорошо. Большего нам говорить нельзя, да и не хочется.

Через два месяца службы у нас сложилось боевое братство: я, Санек и Славян. Мы все были из одного призыва.

Дружба началась с того, что Санек отдал нам со Славяном все сигареты из первого своего боевого пайка. Обычно некурящие меняют их на что-нибудь нужное, но он сделал это совершенно бескорыстно. В ответ, через неделю мы позвали его выпить водки, которую Славян раздобыл у местных, оставшихся охранять от мародеров свои дома.

– Пацаны, а я все забываю спросить откуда вы? – Санек закусил раскисшим словно сопля соленым огурцом из трехлитровой банки, которую мы нашли вчера в подвале разбомбленного частного дома, и вопросительно посмотрел на нас.

Славян как всегда молчал. Он задумчиво курил после выпитого полстакана.

– Слышь, зема, не обмораживайся, – обратился Санек к нему.

Славян посмотрел на него, затем взглядом показал на меня, что означало: “вот он ответит”. Выпитые полстакана подняли мне настроение, и мне захотелось немного поприкалываться над Саньком.

– Мы из города, в котором солнце бывает только ночью.

– Не, ну пацаны, хватит прикалываться. Че как дети малые? – обиделся он.

Обиделся, конечно, громко сказано. Как потом я узнал, обидеть Санька было совершенно невозможно по причине отсутствия у него какого-то слишком серьезного отношения к себе, да и ко всему миру тоже. Говорят такое восприятие действительности здорово помогает на войне.

– Мы из Питера.

– А что за херня с солнцем?

Оба смотрели на меня, ожидая пояснений. У Славяна тоже была своя особенность, которая, как оказалось впоследствии, очень востребована на войне – полное отсутствие воображения. Жизнь в рабочем районе научила его сдержанности в проявлении любых чувств. Никогда нельзя было точно знать какие эмоции он в данный момент испытывает. И сейчас он молча ждал ответа, не показывая однако при этом особого интереса.

– Понимаешь, – начал я, – в Питере, как правило, все время идут дожди. Скажи, Славян.

Тот утвердительно кивнул в ответ.

– И только весной, обычно в мае, когда начинаются “белые ночи”, небо проясняется, но бывает это по большей части ночью. Поэтому вот так, понимаешь…

– Прикольно, – засмеялся Санек.

– Похоже, типа, – Славян тоже усмехнулся и налил очередные полстакана.

Так завязалась наша боевая дружба. Совместное времяпрепровождение: сидение под обстрелами, редкие попойки, вылазки на передовую под огнем противника, и даже тягание гири в тылу на переформировании, располагает к дружбе.

– Славян, а вот ты почему все время молчишь?

Санек завел свое любимое развлечение. Он постоянно подкалывал Славяна. Долговязый, нескладный и молчаливый, Славян служил объектом его постоянных незлых шуток, на которые тот только молча улыбался.

– Почему ты никогда не участвуешь в общем веселье? – Санек опять улыбался и смотрел куда-то в сторону Астрахани. – Чуете, обстрел кончился? Намаз че ли? – Спросил он сам себя. – Славян, посмотри сколько времени.

Усиленное громкоговорителями, далекое пение муэдзина волнами докатывалось до нас. Смутное предчувствие пробежало холодком по спине. Тоска сжала сердце. Моментально все вокруг будто поблекло, силы покинули тело, оставив только бескостную желеобразную плоть, которой невозможно даже пошевелить.

– Восемь, – как всегда коротко ответил тот.

– Вот никак я не пойму этих придурков. Водку пить нельзя, а наркотой себя глушить – это можно. Миха, вот нормальные они?

– Черт их знает, – выдавил я из себя.