Города и встречи

«Это заседание?» — спросила я соседа, который, перегнувшись через барьер, пытался вслушаться в речь. Он кивнул головой. По-видимому, он, как и я, был здесь сторонним человеком, любопытным, приехавшим из провинции. Скоро он ушел. Я посидела еще полчаса и последовала его примеру. «Народное представительство» оказалось непонятным для меня. Может быть, я была слишком молода.

Мне очень хотелось увидеть Бебеля. Выйдя в гардеробную, я спросила у привратника, был ли здесь сегодня депутат Бебель. Он посмотрел на меня с удивлением и ответил: «Ах, найн» («О, нет!»).

Дома дядя Гилярий и Фаничка расспрашивали меня, что я видела в рейхстаге. Я не скрыла от них, что заседание было неинтересным. Гилярий с огорчением заявил: «А я еще не был в рейхстаге. Все некогда».

Вскоре после Нового года пришло важное письмо от отца. Он сообщал, что получил работу в Петербурге, мы переедем туда всей семьей осенью, но я должна закончить шестой класс гимназии в Лодзи. Он советовал устроить брата в какую-нибудь немецкую школу, чтобы он получил твердые основы немецкого языка и чтобы уберечь его от волнений, связанных с переездом в другой город. «Пусть приедет, когда мы устроимся окончательно, — писал папа. — Кстати, мне рекомендовали хорошую немецкую школу в Вольфенбюттеле, возле Брауншвейга».

Через неделю мама отвезла брата в немецкую школу-интернат. Вернувшись в Берлин, она очень скучала, часто писала письма брату и плакала, читая мне вслух его ответы.

Нашему малышу в немецкой школе не понравилось. Он жаловался на грубое обращение, на то, что учителя бьют воспитанников за малейшие проступки (указкой по ладони), оставляют без обеда, сажают в карцер. Мама пересылала эти письма отцу и спрашивала, не надо ли взять ребенка обратно, но папа был другого мнения.

Каждую субботу мама отправляла брату маленькую посылку — тогда в Германии это можно было делать — и посылала ему не только лакомства, но и котлеты, кусочек курицы и тому подобное. Почта в Германии действовала безотказно, и наша квартирная хозяйка, вернувшись из почтового отделения, где она служила, авторитетно объясняла, что наш пакет, отправленный в восемь часов утра, ушел с утренним поездом и в тот же день будет доставлен в Вольфенбюттель. Так оно и было.

В начале января мой кузен Артур[123], который кончал Гейдельбергский университет, перевелся на последний семестр в Берлин. Вскоре мы подружились с ним, и он предложил маме, что будет заниматься со мной немецкой литературой. Еще в Лодзи мама читала со мной вместе «Минну фон Барнхельм» Лессинга и «Коварство и любовь» Шиллера. Артур принес из университетской библиотеки том Шиллера, и мы стали читать «Разбойников», потом он повел меня в Королевский драматический театр, и мы посмотрели эту пьесу. Мне она очень понравилась, но Артур иронически отнесся к постановке и игре актеров.

«Для вас все это ново в России, — сказал он, — вам еще нравятся такие фантастические разбойники». Мы часто спорили с ним. Я с детства любила стихи, помнила наизусть много стихотворений и с удовольствием их декламировала. Чтение стихов вслух было принято в нашей семье, и я читала Артуру Надсона и Некрасова — любимых поэтов моей мамы. Он категорически отверг Надсона и сказал: «Это не искусство! Некрасов, конечно, другое дело, но мы в Европе сейчас далеки от него. Будем читать с тобой „Фауста“ Гете».

Каждый день часов в десять утра он приходил к нам на Ноллендорфплатц, мы устраивались у окна, и я читала вслух, а он меня останавливал, растолковывая образы, мысли. Мы прочли все, начиная с пролога в театре, пролога в небе и вплоть до конца второй части — продолжались эти занятия месяца три. До сих пор я помню наизусть отдельные куски текста. Вначале меня особенно удивило заявление Господа Бога:

Из духов всех, что отрицают,Насмешник мне милей!

Я привыкла в России к тому, что насмешника больше всего боялись. Но у Господа Бога было на этот счет другое мнение.

В апреле мы уехали обратно в Лодзь, оставив брата в его интернате.

13. Белостокский погром

11 июня 1906 года мы с мамой покинули Лодзь навсегда. Мы уезжали в Петербург, где уже несколько времени работал папа. Мы не взяли с собой ничего из обстановки: старую мебель продали почти всю и решили начать новую жизнь. Брат должен был приехать к нам, когда мы устроимся на новом месте, и поступить в гимназию.

Мы с мамой были в очень хорошем настроении. Мама всю жизнь любила переезды и поездки, а за мною было шесть классов надоевшей мне гимназии, и предстояло начало жизни в прекрасном Петербурге, где сосредотачивалась, по моим представлениям, вся культурная жизнь России.