Города и встречи

Обычно мы собирались в квартире Васильевых, и вскоре я узнала всех гимназистов и гимназисток, состоявших в группе, но у меня с ними было мало общего. Ведь их детство и юность проходили в совсем иной среде, чем моя жизнь: они были очень веселыми, ребячливыми, открытыми. Участие в подпольной группе было для них чем-то вроде игры, они охотно танцевали на вечерах, которые устраивали, знакомились со студенческой молодежью. Маруся Васильева познакомилась с репортером газеты «Петербургский листок»[150], и он обещал написать о ней в газете. И действительно, на одном из следующих собраний она показала нам номер «Петербургского листка», где в отделе «Светская жизнь» было сказано, что на вечере в Приказчичьем клубе очень большим успехом пользовалась мадемуазель Васильева в черном кружевном платье.

Я вежливо посмеялась вместе с другими, но мне такое легкомыслие не понравилось. Молодые люди часто устраивали вылазки за город, ходили вместе на катки, бывали друг у друга на именинах и днях рождения, ведь все это были люди из одних и тех же гимназий и одного и того же круга. Я никак не могла с ними сблизиться.

Я не скрыла от мамы своих новых знакомств и взятых на себя обязанностей. Мама слушала молча и, видимо, не очень одобряла то, что я тратила время и силы на беготню по организации каких-то вечеров и концертов. Но тут я тяжело заболела — корь с осложнением и воспаление легких, — потом приспели экзамены, я готовилась к ним вместе с одноклассницей Лилей Лапиной на островке пруда в Юсуповом саду. Заканчивался последний учебный год в гимназии. От «своей» группы я незаметно отстала.

Теперь мне предстояло подготовиться и сдать экзамены на аттестат зрелости при Петербургском учебном округе. Мы с мамой в «Биржевых ведомостях» нашли объявление о том, что собирается группа желающих готовиться по латыни, математике и церковнославянскому языку — тем предметам, которые не проходили в женских гимназиях, и я начала заниматься с несколькими девушками.

У меня оставалось много свободного времени, и я опять зачастила в Публичную библиотеку, стала читать там Гауптмана, Ибсена, Шекспира. Мы съездили с мамой в Москву, где дядя Исаак Фин показал мне Кремль с Царь-пушкой и Царь-колоколом, а потом сводил меня в какое-то увеселительное заведение, где на открытой сцене танцевали экзотические по тем временам танцы. Тетя Соня сердилась на него за это и рассказывала мне о похоронах Баумана[151]

, в которых принимала участие.

3. Снова Петербург

Москва мне не понравилась. Я с удовольствием вернулась в Петербург, опять бродила вечерами по городу и набережным Невы, сидела допоздна в Публичной библиотеке. Однажды в марте на лестнице Публичной библиотеки я встретила Землячку, вторую руководительницу берлинского марксистского кружка, в котором я занималась, и бросилась к ней. Она мне очень обрадовалась, мы вышли вместе и в скверике у памятника Екатерине проговорили часа полтора. Она расспросила меня обо всем, я не скрыла от нее моего разочарования в группе содействия. Землячка улыбнулась и сказала: «Это не для вас. Вы способны к более серьезной работе. Я подумаю, куда вас направить». Немного спустя она встретилась со мной и спросила, не побоюсь ли я пойти в рабочий район.

Я не знала рабочих районов Петербурга, но согласилась пойти, куда она направит. «За Невскую заставу, в Семянниковский подрайон хотите?» Итак, мое заветное желание исполнится. Я еще не знала, какая работа мне предстоит, но в душе дала себе слово выполнять ее как можно лучше, насколько хватит моих сил.

Землячка тут же объяснила, что надо одеться поскромнее, голову закрыть платком, не надевать хорошей обуви и перчаток и не отличаться от толпы. Мне предстояло сесть на паровичок у «дома Фредерикса»[152] на Лиговке, предпочтительно на империал[153]

и доехать до остановки у церкви «Всех скорбящих»[154], «Скорбященской», как называли ее тогда. От остановки надо было пройти вперед по правой стороне улицы (кажется, она называлась Шлиссельбургским трактом) и, не доходя до завода Семянникова[155], повернуть в переулок направо, войти в последний дом на правой стороне.

В воскресенье утром я, стараясь не показать и вида, что волнуюсь, нарядилась в старую мамину юбку и кофту, накинула на голову платочек и выскользнула из дома. Паровую конку нашла без труда, взгромоздилась на империал поближе к паровозу (эти места стоили три копейки), и старый паровичок, треща и извергая клубы черного дыма, потащился под арку Первой Рождественской.

Рядом со мной сидели рабочие, женщины с детьми, никто на меня не обращал внимания. Я с интересом присматривалась к тому пути, который мне предстояло проезжать много раз. Лавра с белеными стенами, купол собора и, наконец, по обеим сторонам дороги кирпичные красные лабазы — Калашниковские склады, выстроившиеся вдоль берега Невы. Потом потянулись деревянные домишки с палисадниками. Направо — улицы, широкие и пыльные, налево — гладь реки. По обеим сторонам проспекта были проложены деревянные мостки, заменявшие тротуары, а под ними — канавы.