Города на бумаге. Жизнь Эмили Дикинсон

Что же касается женщин семейства, все в один голос говорят, что у Эмили Норкросс, матери Эмили, большой талант к садоводству. Лавиния прекрасно вышивает. А Эмили, вероятно унаследовав дарования матери, умеет выращивать орхидеи.

Сделанный Эмили Дикинсон в юности гербарий (ее herbarium) сейчас хранится в библиотеке Хоутона Гарвардского университета. Он оцифрован, так что теперь его копию можно посмотреть в интернете, а оригинал содержится в специальных условиях, подальше от грязных рук.

В нем на шестидесяти шести страницах собраны четыреста восемьдесят образцов цветов и растений, расположенных со старанием, свидетельствующим скорее об эстетических предпочтениях, нежели о строгом научном подходе. Некоторые экземпляры еще хранят воспоминания об окрасе цветка, сорванного полтора столетия назад. Похоже, желтые меньше всего пострадали от времени: золотистые приобрели охровый оттенок, горчичные порыжели, но глаз мгновенно воссоздает сердцевину ромашки. Лепестки, сделанные будто из тонкого войлока, слегка посерели, припудренные золой долгих лет.

Читая цветы, словно историю, слева направо и сверху вниз, мы начинаем с жасмина, одного из двух главных цветов в парфюмерии. Он с давних пор ассоциируется с любовью и желанием – разве не гласит легенда, что Клеопатра плыла к Марку Антонию на корабле, чьи паруса были пропитаны жасминовой эссенцией? Мне хочется, однако, верить, будто не этой красивой сказке жасмин обязан честью стать заглавной буквой гербария, а другому своему свойству, простому и обыденному: если залить цветок горячей водой, получится восхитительная настойка.

Второй идет бирючина. У нее белые цветки с нежным сладковатым запахом и черные ядовитые ягоды. Из плодов извлекают краситель, которым долгое время чернили жемчужины для четок, и делают фиолетовые чернила, весьма ценимые художниками-миниатюристами.

Середину страницы занимают крупные зазубренные листья Collinsonia canadensis (коллинсонии канадской), или horse balm, что можно перевести как «лошадиный бальзам». Это душистое растение с ароматом, напоминающим мятный, используется при лечении различных заболеваний дыхательной системы. А еще это одна из лекарственных трав, которые за много столетий до того, как Эмили составила свой гербарий, – и задолго до того, как ее предки-пуритане причалили свои корабли к новому континенту, собираясь основать здесь земное царство, – использовалось индейцами Массачусетса при лечении первых колонистов, которые в период суровых зимних холодов умирали на снегу от цинги. Иными словами, это растение может спасти вам жизнь.

Второй стебелек жасмина расположен внизу слева, изогнутый подковкой, – единственное растение, которым питается аргус, или голубянка весенняя, хрупкая бабочка с жемчужными крылышками.

Так на первой странице своего гербария Эмили собирает все, что необходимо писателю, которым она уже является, хотя еще и не знает об этом (а может, и знает), – цветок, чтобы делать чернила, которыми она будет писать и рисовать; цветок, чтобы делать ярче краски; цветок, чтобы привлекать бабочек; бальзам, чтобы согреваться в холода, – и цветы, чтобы заваривать чай.

Она, как и ее растения, тоже провела зиму между страницами книги.

В гостиной друг напротив друга стоят двое: Эмили и стенные часы, оба высокие, прямые, стройные. За доспехами орехового дерева в часах таится колесный механизм. По белому циферблату бегает тонкая стрелка. Где-то на уровне ее колен болтается тяжелый золоченый маятник. Слышно, как бьется ее сердце. В эти годы Эмили носит одежду синих тонов, что совсем не подходит к цвету ее лица, но Эмили на это наплевать. Одежда вообще очень неудобная вещь: панталоны из грубого льна раздражают кожу, кружева натирают шею, от мягкого бархата по телу идет озноб. Будь ее воля, она вообще ходила бы голой или одевалась в древесину ореха или красного дерева. В свои тринадцать лет она все еще не умеет определять время по часам. Когда ее пытаются научить, отчаянно сопротивляется и отказывается.

Эмили не отводит глаз от стрелки. Если она хоть на секунду отвлечется, ее сожрет чудовище. В песочных часах сыплется песок, в водяных часах течет вода, а в этом маятнике мается время.

Сейчас как выскочит сразу все это время: часы горячечного жара, часы, потерянные в ожидании сна, часы ночных кошмаров, долгие часы молчания, час ее рождения и час смерти набросятся на нее бесконечно длинной лентой, обмотают шею и задушат. Эмили задерживает дыхание. Стрелка делает судорожный прыжок вперед, раздается оглушительный бой часов, словно звонит большой церковный колокол. Мир спасен. Эмили уходит, подскакивая на одной ножке, стенные часы продолжают отсчитывать время – часы, которые ей отмерены, и время, которое она отказывается определять по часам.