Господь, мы поднимаемся

К тому моменту, когда занялась заря, священник уже не мог дать себе точный ответ, сон ли ему приснился или женщина и вправду ходила среди спящих детей. Как и невозможно было понять, что она делала: благословляла детей или, наоборот, оплакивала их судьбу.

– Я не знаю, что впереди, – шептал сам себе священник, сидя на земле, не обращая внимания на шум и суету пробуждающегося стана. – Но я точно знаю, что Матерь Божия среди них. Подскажи, Господи, зачем всё это?

Пока всё шло хорошо, но падре Паскале понимал, что это ничего не значит. Очень скоро дети выйдут к морю, и вот тогда он станет свидетелем великого краха детской веры. Чем сильнее была их вера, тем глубже будет их разочарование, когда море перед ними не сдвинется с места. Появится пустота, которую уже ничем не заполнить, и мир, который до этого был раскрашен только яркими и светлыми красками, станет тёмен и беспросветен.

Домой дети станут возвращаться поодиночке или мелкими группами, им уже никто не поможет, все над ними будут только смеяться и гнать подальше от своих деревень. Сколько произойдёт трагедий? Многие не запоминали дорогу. Половина из них не доберётся до дома, пропадёт на просторах страны, а те немногие, которые смогут вернуться, навсегда потеряют веру в Бога: небо станет для них пустым. Детская вера хрупкая, ломкая, зачем им такое испытание? Им не объяснить всей сложности человеческой жизни.

– Подскажи, Господи, зачем всё это? Для чего? Дай мне знак? – шептал падре Паскале.

– Идите к нам, святой отец, – прервала его размышления девочка лет десяти в рубахе с нашитым крестом. – Давайте завтракать. У нас есть сухой хлеб и немного ягод. Идите к нашему костру.

Священник вздрогнул, заморгал, поднялся на ноги и покорно направился к детям. Глядя на него, дети улыбались.

Безобидный, низенький, носатый падре Паскале воспринимался ими таким же ребёнком. Они не видели его мудрости, ведь зачастую мудрость и простота слиты воедино. Он не учил их жить, не разыгрывал из себя всезнающего, он просто шёл рядом. В ответ они заботились о нём.

По их мнению, этот смешной, до наивности добрый взрослый был совершенно беспомощен, не мог даже птичье гнездо разорить.

* * *

Пока всё шло хорошо. Погода стояла прекрасная. Целыми днями на небе светило солнце. Господь как будто в действительности нёс детей на Своих ладонях. На двадцатый день пути передние отряды достигли нагорья Севенн. Начиналось невиданное.

Альпийские луга сменялись торфяниками, леса – пустынными нагорьями, где лишь редкая трава и свистит ветер. В ущельях грохотали быстрые реки. На вершинах гор открывался вид на бескрайние просторы земли. Тёмно-зелёные, изрезанные ущельями, Севенны терялись вдали, синее небо над головой только усиливало ощущение бесконечности пространства. Выросшие в городах дети чувствовали себя здесь песчинками.

По утрам зелёные горы покрывались дымкой тумана, потом туман исчезал, оседая росой на листьях кустарника. Изредка в горах полосами шли короткие грибные дожди.

Часто встречались овечьи стада. Овец ловили и прихватывали с собой. Собирали в лесу ягоды, разоряли птичьи гнезда, жарили на кострах грибы. Голодали, но было весело. Время спрятало в тайниках памяти воспоминания о доме, старое забывалось ради нового, жизнь была похожа на яркую, не заканчивающуюся игру. Когда шли, пели гимны и псалмы. В передовом отряде шагал один из взрослых – здоровенный детина в длинной рясе с капюшоном, немой звонарь из какого-то монастыря в Париже. Густые брови, тяжелый взгляд, выпяченная вперёд небритая челюсть. На его спине, держась руками за мощную шею, сидел пятилетний мальчик-калека с искривлёнными ногами. Не бросили его, не оставили на ступенях церкви в Сен-Дени, несли навстречу чудесам.

Впереди авангардных отрядов двигались добровольцы-проводники из местных пастухов.

Местное население относилось к воинству Стефана по-разному. Некоторые городки закрывали перед ними ворота, опасаясь, что огромная детская армия полностью разорит их угодья. Другие сами выносили продукты к дорогам. О детях говорила вся страна, Папа по-прежнему негласно их поддерживал, церкви и монастыри встречали их как героев. Дети, оставшиеся дома, безумно им завидовали.

Да, о таком детстве можно было только мечтать. Свобода пьянила. Что найдешь, то и твоё. Чувство локтя дарило иллюзию безопасности. Никто из детей старался не думать, что где-то позади основной части воинства бредут сотни отставших и больных мальчишек и девчонок, никто не знает, что происходит с ними дальше. Никто не хотел вспоминать, что за отрядами до сих пор бредут чьи-то родители. Путь вперёд дарил новые события, новые впечатления – некогда, да и незачем было помнить о тех, кто остался позади.