Господа гусары, молчать!

— Нет. Расскажи мне про самую первую. Ты же все знаешь про моего первого мужчину, — Алена хитро улыбнулась.

Стас молчал, глядя в потолок, лицо его стало жестким, и она испугалась, что забрела в опасную зону.

— Мне было тринадцать. А ей двадцать три. Она была у нас аккомпаниатором, — сказал он и резко повернулся к ней. — Ты уверена, что хочешь знать подробности?

— Нет, — помотала головой Алена. — Лучше расскажи тогда про свою первую любовь. Самую-самую первую.

— Это можно, — Стас улыбнулся. — Ее звали Эгле Зариня. Латышка. Такая, знаешь, типичная прибалтийка. Голубоглазая блондинка. Высокая, тоненькая. Мы с ней танцевали в паре на бальных два года. Пятый и шестой класс. Золото выиграли на чемпионате Европы. В Варшаве. За самбу. Мне очень хотелось ее куда-нибудь пригласить. В кино или погулять. Но я страшно стеснялся.

— Ты? Стеснялся? — рассмеялась Алена: настолько ей было трудно представить стеснительного Стаса.

— Да вот представь себе. Поэтому мы с ней только после занятий шли вместе и разговаривали. Она до автобуса, я дальше, до метро. И я всегда приносил яблоко, мы его съедали пополам. Муму специально покупала и напоминала: «Яблоко для Эгле не забыл?»

— Муму? — удивилась Алена.

— Мама. Я ее так звал.

— Почему?

— Не знаю. Она говорила, что у меня не получалось сказать «мама», когда был совсем маленьким. Только «муму». Так и пошло.

— Забавно. А где она сейчас?

— Умерла.

— Извини…

— Ничего. Когда нам уже по двенадцать было, у Эгле начала расти грудь. Ну, совсем немного, но она ужасно смущалась. Надевала под гимнастический купальник по две майки. А мне нравилось. Это, конечно, были еще не такие взрослые желания, — Стас провел рукой по ноге Алены, — но все равно волновало.

— И чем все кончилось? — она прижалась к нему спиной, так уютно, удобно, как две ложки в коробке.

— Да ничем. Они уехали всей семьей.

— В Латвию?

— В Германию. К родственникам. И на прощание я ее все-таки поцеловал. Еще год мы переписывались по электронной почте, а потом все потихоньку сошло на нет. Ну а у тебя? Рассказывай!

Алена потянулась, еще плотнее прижавшись к Стасу, потерлась затылком о его подбородок.

— В первом классе. Его звали Артем. Мы сидели за одной партой. Он на меня никакого внимания не обращал. Я же страшная была. В очках. На зубах пластинки. Две тощие косички. В общем, крысенок. И вдруг он угостил меня конфетой. Уж не знаю, почему. Может, сам не хотел. В общем, я была так растрогана, что взяла и поцеловала его в щеку. От избытка чувств. Это в классе было, на перемене. Все видели. Ну и понеслось: жених и невеста. И тогда он треснул меня рюкзаком. Очень больно. Я рыдала страшно, но больше от обиды, наверно. Учительница его пересадила за другую парту, ну а потом у меня потихоньку все прошло.

— Надо же, какая драма, — Стас рассеянно поглаживал ее грудь, обводя одним пальцем по окружности. — Не могу тебя представить крысенком.

— Отец меня зовет весенним ежом. До сих пор.

— Прикольно. Никакой ты не еж. Ты очень стройная, — он провел ладонью линию от ее груди до бедра. — И очень красивая.

— Мурр! А твой отец жив?

— Нет, тоже умер. Давно. Десять лет уже. А Муму четыре года назад. Я у них поздно родился. Ему было сорок пять, а ей тридцать восемь. Они вместе в школе работали.

— Учителя?

— Да. Муму русский и литературу, отец историю.

— Тогда понятно, — улыбнулась Алена, повернувшись к нему лицом.

— Что именно?

— Я удивлялась, что у тебя речь… как бы тебе сказать. Немного не соответствует возрасту. Когда сленг — еще ничего, а вот когда что-то рассказываешь, такое чувство, что тебе лет тридцать, не меньше. Но раз у тебя родители были в возрасте, да еще мама русский преподавала, тогда это все объясняет.

— Ты до такой степени замечаешь, кто и как говорит? — удивился Стас.

— Да. Я же тебе говорила, я чистый аудиал. Все вокруг в первую очередь на звук.

— А для меня главное — запах, — он уткнулся носом ей под мышку, лизнул, тяжело положил руку на живот. — И вкус. И на ощупь. Потом на вид, а потом уже на звук.

— Ты кинестетик. А я слепошарый крот, у меня вид в последнюю очередь.

— Крысенок, еж, крот, целый зоопарк… Я как-то в детстве увидел объявление на столбе: «Продам кротовьи шкурки на шубу». Никак не мог представить себе шубу из крота, он же маленький. Потом в интернете нашел. Обалдел от цены.

— Ну да, — хихикнула Алена. — Примерно половина твоей лярвы.

— Ну ты и язва!

Она глазом моргнуть не успела, как обнаружила себя лежащей на спине. И этот взгляд — сверху вниз, насквозь. Как магнитные линии сквозь землю.

— Я просто с ума схожу от твоего запаха.

А я схожу с ума от вот этих ноток в твоем голосе, низких, чуть хрипловатых, из самой глубины. Я просто умираю от твоего голоса, когда слышу в нем желание!

— И от вкуса. Рассказать тебе, где? Тебе должно это нравиться — слушать и слышать, правда? Когда ты хочешь меня. Когда я раздвигаю твои губы, — его рука пробралась между ее сжатых ног, пальцы нашли путь в глубину, — а между ними сочится влага. Сок. Когда ты вся течешь. Как сейчас, — он убрал руку и облизал палец, глядя ей в глаза. — Соленый. Горький. Терпкий.