Господин с кошкой

Человека заводили в комнату со столом и лампой, снимали наручники. Начальник тюрьмы докладывал прокурору: фамилия, статья, приговор. Прокурор сообщал, что ходатайство отклонено, но есть возможность подписать еще одно прошение. Человек подписывал. На него снова надевали наручники и уводили в другую дверь. За другой дверью стоял исполнитель, он стрелял человеку в затылок. Контролеры подхватывали его и клали на пол, лицом вниз. Исполнитель стрелял второй раз. В полу был бетонный слив. Еще была раковина с краном, на полочке мыло и стопка свежих вафельных полотенец. Контролеры вытирали кровь и заматывали человеку шею. Тут входил он — до этого он сидел рядом с прокурором. Контролеры переворачивали человека на спину. Он проверял пульс и зрачки.

Потом вместе с исполнителем возвращался в комнату. Расписывался в бумаге: смерть констатировал врач такой-то. Прокурор и начальник тюрьмы доставали из сумки водку и закуску. Это было законно, на это полагались специальные деньги. Входили контролеры, на ходу вытирая руки влажным полотенцем. Вшестером они молча выпивали по две-три рюмки, заедали сыром и колбасой. Когда первый раз это было, он сказал «за упокой души», и сам испугался. Но прокурор кивнул, выпил, налил снова, сказал «какой ни есть, а человек» — и они выпили снова. С тех пор всякий раз пили за упокой души, но как звали человека, не говорили, хотя знали.

Так было четырнадцать раз.

Сон снова улетал.

Он тихо переворачивался на спину. Глядел в потолок и думал: он же врач, как же так? Получает за это лишние две недели к отпуску. Плюс тридцать процентов к зарплате. Вернее, получал до отмены смертной казни. Он очень обрадовался, когда вышел указ. Он был против смертной казни, принципиально. А жена была за. Она возмущалась и не понимала, почему он радуется. Она ничего не знала. Он говорил, что работает на ядерном объекте, отсюда и льготы. А сейчас реактор остановили и льготы забрали.

Эти сны и эти мысли полезли на него после того, как всё закончилось. Пока всё это было — ста граммов водки хватало. А теперь даже таблетки не помогают. Хотя уже десять лет прошло, и даже больше. Вспоминается всё, до ниточек на робе, до разрубленного ногтя и шрама на губе. Подручный палача — тот же палач. Врач-палач. Как с этим жить?

— Опять не спишь? — спросила жена сквозь сон.

— Я вот что решил, — сказал он. — Мне нужна другая работа. Пойду работать в хоспис. Где умирают одинокие люди. Нужно что-то такое, понимаешь… Настоящее. Проводить человека, быть с ним на самом пороге, на самом краю.

— Какой ты у меня хороший, — прошептала жена и поцеловала его в плечо.

Другая девочка

действующие лица и исполнители.

— Тут приехали товарищи из комиссии, — сказал прокурор. — Посмотрят ваше дело, вы с ними побеседуете…

— А там, глядишь, может быть, и помилуют?

— Вот именно, — сказал прокурор. — Есть такой шанс. Идите, Чижов.

— Зачем театр? — сказал Чижов. — Меня расстреляют. Сейчас. Вон за той дверью. Гуманисты. Там исполнитель ждет, я знаю. Я не хочу в затылок. Исполнитель! — вдруг закричал он, рванувшись к закрытой двери. — Я невиновен! Ты же офицер! Посмотри мне в глаза!

— Чижов, — сказал прокурор, — не надо истерики. Ваша вина доказана в суде. Еще раз предлагаю подписать ходатайство.

— Еще раз прошу. Хочу видеть, кто меня убьет.

Прокурор взглянул на начальника тюрьмы. Тот махнул рукой конвоирам. Они заломили Чижову руки и втолкнули его в приоткрывшуюся дверь. Дверь тут же захлопнулась.

— Даже где-то жалко, — сказал врач.

— Насильник и садист, — сказал прокурор. — Четырехлетнюю девочку. А потом в костер бросил. Нелюдь.

— Чего они там? — сказал начальник тюрьмы, прислушиваясь.

Дверь раскрылась, выскочил беленький старлей.

— Не могу, — сказал он и положил пистолет на стол. — Вы лучше сами.

— Федоскин! — крикнул начальник. — А ну, быстро мне тут! Слабак.

— Шел бы ты, товарищ подполковник, — оскалился старлей. — Сегодня увольняюсь. Ребята зовут в охранную фирму. А за слабака ответишь! — И убежал.

— Либералы, суки, всю страну развалили, — сказал начальник.

Но сам расстреливать Чижова не стал. Велел отвести в камеру.

Был конец августа 1996 года. Буквально через пару дней отменили смертную казнь.

Чижов отсидел одиннадцать лет.

Поболтался по России. Потом вернулся в свой город.

Пришел по адресу: улица Гоголя, 15, квартира 26. Раньше это был просто большой сталинский дом для начальства. А теперь — с забором и будкой. Его не пустили, конечно. Телефона он не знал. Два дня ждал, пока она выйдет. Дождался.

— Я не убивал твою сестренку, — сказал Чижов. — И ты это знаешь. Бомжи убили, пока мы с тобой на даче трахались, а ее гулять послали. Почему ты отперлась, подлая?

— Я не подлая, — заплакала Лена. — Я боялась папу. Я была невеста. Не твоя к тому же!

— Так вот. Бомжи убили и бросили в костер не ее. Другую девочку. Я, когда потом за ней побежал, видел, как она на шоссе в машину садилась. Почему мне никто не поверил?! Она жива. У тебя есть сестра. У твоего папы — младшая дочь. Еще одна наследница.

— Не найдешь теперь, — сказала Лена. — Сколько лет прошло.