Гостиница тринадцати повешенных

Однако она не обернулась. Нет, она не посмела повернуться!.. Но посмотрела в зеркало.

Ах!.. Ее опасения не были бреднями. Она была права!

Зеркало показало ей Фирмена Лапрада, пробиравшегося к ней в комнату через потайной вход, который он устроил себе в шкафу.

Молодая женщина громко вскрикнула.

Он же, со своей стороны, спокойно закрыв створчатую дверь, сказал насмешливым тоном:

– О! Кричите… кричите, прелестная тетушка, сколько вам угодно! Должен, однако, предупредить вас, что это напрасный труд. В доме все спят… за исключением меня, вас и Бертранды… и спят сном таким глубоким… что ничего не услышат, хоть из пушки пали. Об этом я позаботился. Понимаете, когда вынашиваешь план в течение целого месяца, имеешь достаточно время подумать обо всем. Довольно было щепотки снотворного, брошенного Бертрандой в вино прислуги, чтобы превратить всех в неподвижные статуи. Не то чтобы я их боялся… они все мне преданы, за исключением Лапьера, который крайне расположен к вам. Но я предпочел, чтобы они ничего не слышали… То же самое я проделал и с моим дядюшкой. Вы, должно быть, заметили, что со вчерашнего дня он спит непробудным сном, и эту ночь проспит еще крепче. О!.. Не бойтесь, однако, это не причинит ему никакого вреда! Но если мне позволительно, из мщения, искать смерти… некоторых людей, почему же не включить в это мщение человека, который всегда был ко мне расположен! Завтра дядюшка встанет… как и другие. И так как теперь вы извещены и успокоены насчет всего, то не угодно ли вам будет присесть и выслушать меня?

Проговорив все это со спокойствием и хладнокровием, лишь усилившим ужас баронессы, Фирмен Лапрад подал ей стул и сел напротив тетушки. Теперь та поняла, что погибла!.. Что он предпримет – этого она не знала, но сомнений не оставалось… она погибла!..

Однако вместо того, чтобы повиноваться приглашению Фирмена и присесть, она подошла к окну. «Что если мне удастся отворить ставни и разбить окно, – промелькнуло у нее в голове, – и позвать Паскаля на помощь! Он ведь всего в нескольких шагах!»

Фирмен Лапрад следил за движениями баронессы де Ферье с иронической улыбкой.

– Напрасный труд, от которого я позаботился вас избавить, милая тетушка, – сказал он. – Да-да, я понял вашу мысль; вы намеревались прибегнуть к помощи вашего любовника. Но, во-первых, у этого дорогого господина Паскаля Симеони и так будет много занятий в эту ночь, так что вряд ли он сможет уделить вам хотя бы несколько минут. К тому же… не утруждайте попусту ваши прекрасные ручки, а посмотрите наверх, – все предусмотрено! Эти ставни скреплены железными цепями… их невозможно открыть!

Анаиса испустила стон отчаяния и скорее упала, нежели села, но не на тот стул, который подал ей Фирмен, а на другой, стоявший далеко, очень далеко от презренного негодяя.

Затем воцарилось молчание… зловещее молчание…

Он смотрел на нее, казавшуюся еще прелестнее в своей горести, как смотрит тигр на свою жертву.

Она же мысленно молила Бога спасти ее.

И словно черпая силу даже в самом своем отчаянии, она вдруг вскричала:

– Чего же, в конце концов, вы от меня хотите?

– Что ж, я скажу, – произнес он с ухмылкой. – Проясним ситуацию. Ничего лучше я и не желаю. С какой стати, не правда ли, возвращаться к прошлому? Нас интересует лишь настоящее. Мое желание очень простое: вы станете моею, Анаиса… или умрете!

– Убейте меня! – вскричала она, с гордой решимостью поднявшись со стула.

Он был бледен, но при этих словах совершенно посинел. О! Она даже не раздумывала над этими двумя крайностями: отдаться ненавистному человеку или умереть; она выбрала смерть.

– Хорошо, – произнес он, – вы предпочитаете смерть моей любви. Что ж, вы умрете!..

С этими словами он встал, подошел к ночному столику и вылил в стакан содержимое пузырька, который он вынул из кармана.

Анаиса смотрела на все его приготовления; когда же он закончил, она подошла с протянутой рукой, чтобы взять стакан.

Но он оттолкнул ее руку.

– Еще только одно, Анаиса, – сказал он. И, делая ударение на каждом слоге, он продолжал глухим голосом. – Знайте же, этот яд безжалостен!

– Как и вы. Что же дальше?

– Вы не успеете сделать и двух глотков, как вас настигнет смерть.

– Тем лучше, я не буду страдать. Благодарю вас. Напрасно я обвиняла вас в жестокости.

Она вновь протянула руку, и вновь он оттолкнул ее.

– Подождите! Подождите! – воскликнул он. – Слушайте!.. Ведь это ужасно… ужасно, Анаиса, умереть в двадцать лет!

– Но еще ужаснее было бы себя обесчестить!

– Обесчестить!.. Ха-ха!.. Разве это вас остановило, сударыня, когда вы взяли господина Паскаля Симеони себе в любовники?

– Господин Паскаль Симеони не любовник мне… он мой друг!..

– Друг… которому позволены самые нежные ласки.

– Нежные ласки! Вы лжете, сударь! Человек, которого я люблю – а я сознаюсь в том, что люблю его всем сердцем, – получил от меня только два-три поцелуя…

– И это уже слишком для женщины, которая не свободна и не принадлежит уже себе.