Гостиница тринадцати повешенных

Это восклицание, которое польстило самолюбию Ришелье, не смягчило, однако же, его гнева. Посреди праздников и всеобщего веселья, дело несчастного было передано в суд. Одним словом, давно уже все было подготовлено для объявления обвиняемого виновным. Сам же он надеялся на помилование через откровенное признание во всех своих прегрешениях, и кардинал лично выслушивал его исповедь. Два письма, адресованные узником королю, свидетельствуют о его чистосердечии и вместе с тем о надежде на прощение, которую ему подавали. Между тем собрались судьи. Были заслушаны только три свидетеля – донесший на него друг и двое стражников. Кроме того, предъявлено было показание Месье, подписанное в присутствии короля, его матери, кардинала и комиссаров, содержавшее мнения и советы, которые тот получал от обвиняемого. После пятидневного рассмотрения дела, 17 августа, приговором судебной палаты объявлено было, что “он виновен в оскорблении его величества и в наказание за вышесказанное преступление подвергнется пытке для установления его сообщников, затем будет обезглавлен на эшафоте, после чего голову его насадят на пику, тело четвертуют и куски его повесят на соответствующее число виселиц; все имущество его будет конфисковано, а потомство лишено прав дворянства и низведено на самую низкую степень”. Король, которого мать преступника умоляла в самых трогательных выражениях, полагал, что оказал ей милость, велев исключить из приговора все, что было самого бесчестящего и бесполезно жестокого: он велел произвести только допрос перед казнью и распорядился, чтобы тело и голова были отданы матери для погребения».

* * *

Таким образом, не успел несчастный Шале, побывав во Флери, получить прощение от Ришелье, как вновь оказался во власти кардинала, поучаствовав в новом заговоре против его преосвященства…

Однако что бы там ни говорили о жестокости Ришелье, нельзя не признать, что порой для этой жестокости имелись все основания.

Доставленный в Фонтенбло господином де Лагизоном вместе с пятью другими заговорщиками, Шале, как и его товарищи, сперва получил самый строгий выговор от короля. «Я не допущу, – вскричал Людовик XIII, – чтобы кто-нибудь осмелился встать между мной и моим первым министром! Ваша судьба находится в руках его преосвященства. Пусть они ее и решают».

Его преосвященство решили все забыть – на время. За исключением великого приора де Вандома, который был арестован спустя несколько дней и препровожден в Амбуазский замок, двенадцати ларошельцев и Гонена, которые были повешены, никто больше не мог пожаловаться на злопамятство господина де Ришелье.

Проявив в этом случае невероятное великодушие – конечно, мнимое, – кардинал, пожурив по-отечески Шале за его недобрые намерения, сказал, отпуская его:

– Ступайте, господин граф, и не грешите больше. Во избежание же в будущем всяких искушений следуйте скорее советам дружбы, нежели любви.

Под любовью имелась в виду герцогиня де Шеврез, которая, узнав о провале заговора, спряталась, опасаясь гнева Ришелье, под защиту королевы.

Под дружбой – Жуан де Сагрера и Паскаль Симеони. Вскоре после разговора его преосвященства с Шале их выпустили на свободу, которую они поспешили употребить на то, чтобы присоединиться к графу.

Но граф в тот момент имел слишком много поводов злиться на самого себя, чтобы прислушаться к возражениям своего молодого кузена и Паскаля Симеони.

– Ваше сиятельство, – заявил ему последний, – когда-то под именем Валентина Кайя я имел счастье оказать вам небольшую услугу, теперь же, уже как Паскаль Симеони, я, возможно, сделал не все из того, что обещал, и не смог доказать вам свою преданность, о чем буду сожалеть до конца своих дней. Но что отложено, то не считается потерянным. Соблаговолите помнить, что я во всякое время принадлежу вам, и вы всегда можете располагать как моим сердцем, так и рукой.

– Мои враги стоят слишком высоко, чтобы ваша рука могла достать их, мессир Симеони, – с горечью отвечал граф.

– Однако же, кузен!.. – вскричал было Жуан де Сагрера.

– Однако же, – прервал его резко Шале, обращаясь к Паскалю, – это моя матушка поручила вам присматривать за мной, не правда ли?.. Так вот: мне не нравится, когда кто-то – вблизи ли, издалека ли – следит за моими поступками… Первую партию против кардинала я проиграл… Посмотрим, как сложится вторая! Но отныне, мой дорогой Жуан, и вы, господин Симеони, помните, что я хочу быть совершенно свободен в своих действиях… всегда свободен!