Гостиница тринадцати повешенных

– Послушай, мой маленький друг, – сказала ему Катя. – Ты, верно, не понял, чего от тебя требуют. Мы живем в Париже и возвращаемся туда; в дороге одна из лошадей нашей упряжи расковалась. Так вот! Если ты окажешь нам любезность, сбегав в ближайшую деревню за кузнецом, твоя бабушка получит эту красивую золотую монету, а ты сам – вот эту серебряную. Ага, вижу, ты согласен!

Катя протягивала пареньку полпистоля. Не обратив внимания ни на серебро, ни на золото, господин Жако подошел прямо к Татьяне и указал пальцем на бархатную маску, почти ее коснувшись:

– Зачем вы носите на лице это? Вы, должно быть, гадкая, раз закрываетесь! Снимите… чтобы я мог вас разглядеть, и если вы не гадкая, я… может быть… схожу в Морлей за кузнецом.

Это становилось забавным и, несмотря на то, что Татьяна не была расположена к веселости, она уже собиралась рассмеяться в ответ на дерзкую выходку юного крестьянина, когда внимание русской дамы привлек новый инцидент, случившийся как-то вдруг и не менее комичным образом.

Мы видели, что Паскаль Симеони, его слуга и Антенор де Ла Пивардьер по выезде из замка Флерин пустили лошадей галопом по направлению к Парижу. И если для его спутников быстрый аллюр, заданный ими животным, не имел другого мотива, как преодолеть как можно скорее необходимое расстояние, для Паскаля Симеони столь неистовая гонка, судя по его собственным словам, произнесенным в конце его разговора с мадам де Шале, имела иную, более серьезную, цель – догнать женщину в маске, о визите которой в замок ему в подробностях рассказала графиня.

Вероятнее всего, если бы одна из лошадей московитки не расковалась, желание Паскаля Симеони догнать женщину в маске так желанием бы и осталось.

Но случай, или провидение, которое, как известно, вмешивается в наши дела гораздо чаще, чем мы полагаем, задержало эту даму в четверти лье от деревеньки Морлей, которая, если верить карте, располагается в семи лье от Парижа.

Паскаль Симеони уже начинал терять надежду догнать незнакомку, когда заметил стоявший у хижины странного вида экипаж; увидев же рядом с каретой и двух карликов, о которых упоминала графиня, он вполне убедился, что достиг желаемой цели.

– Стой! – вскричал он.

Антенор де Ла Пивардьер и Жан Фише разом остановились.

– Сударь, – сказал Паскаль Антенору, указывая на хижину, – мне нужно на минуту зайти сюда. Если же вам не угодно последовать за мной и моим слугой… то это в вашей воле.

– А почему бы мне и не последовать за вами, позвольте узнать? – воскликнул Ла Пивардьер.

– О, я вовсе не против! И даже буду рад, если вы пойдете со мной.

– В таком случае нечего и толковать, мой дорогой господин Симеони. Черт возьми! Да ради того, чтобы оказаться полезным человеку, которому я обязан заменой – и какой заменой! – моего бедного Таро, я готов идти хоть в преисподнюю!

– Не волнуйтесь, так далеко я вас не заведу!

Три всадника спрыгнули со своих лошадей, которых Жан Фише привязал к дереву.

Затем, господа – впереди, слуга – сзади, они направились к хижине.

Но туда, где находилась женщина в маске, по всей видимости, не так уж и легко можно было попасть.

Увидев приближающихся незнакомцев, карлики обнажили висевшие у них сбоку тесаки и, загородив собой дверь, принялись неистово рычать, кривляясь при этом самым страшным образом.

– Вы только посмотрите! – вскричал Пивардьер. – Это еще что за звери? Обезьяны, что ли?

– Если и обезьяны, то превосходно выдрессированные! – заметил Симеони.

– Это уж точно. Они, вероятно, поставлены тут на карауле и обязаны защищать вход. Но кто их сюда поставил? Для чего?

– А вот это мы сейчас и узнаем. Жан, ступай вперед!

Жан Фише пошел на двух карликов, коренастое сложение которых доказывало, что они столь же и сильны, сколь и злы. Но, не испугавшись их воинственного вида, слуга господина Симеони продолжал приближаться, помахивая хлыстом с железным наконечником.

– Прочь! Прочь! – завопили на своем наречии маленькие чудовища, подбадривая себя криком.

– Не понимаю, – сказал Жан Фише и сделал вид, что хочет пригнуться.

Обманутые этой хитростью, карлики направили было свои удары в ту сторону, как вдруг Жан Фише ловким взмахом хлыста выбил тесаки у них из рук. Отбросив плеть в сторону, он ухватил монстров своими, подобными тискам, руками за шкирку и приподнял в воздухе.

Тщетно эти две половинки человека перебирали ногами, уподобляясь мирмидонянам[6] во власти титана, – слуга крепко держал их на вытянутых руках.

Это-то зрелище и предстало взору Татьяны, когда дверь хижины с шумом отворилась и на пороге возникли Паскаль Симеони и Ла Пивардьер.

Синеватая бледность разлилась по той части лица московитки, которая не была скрыта маской.

– Что все это значит, господа? – произнесла она свистящим голосом. – Пьяные вы или сумасшедшие, что позволяете себе такие дерзости с моими людьми?

– Ни пьяные, ни сумасшедшие, сударыня, уверяю вас, – отвечал Симеони с глубоким поклоном.

– В таком случае к чему это нападение?