Гостиница тринадцати повешенных

– Именно об этом я и хотел спросить вас, сударыня. По какому праву нас, путников, мучимых жаждой… спешившихся у этой хижины… по какому праву ваши люди преграждают нам дорогу, размахивая тесаками? Согласитесь, сударыня, если тут и есть нападение, то уж никак не с нашей стороны. Жан, дружище, освободи этих слишком усердных слуг; наверное, больше они злиться не будут.

– Полагаю, что так! – вскричал, рассмеявшись, Ла Пивардьер. – Они едва дышат…

Высвободившись из рук Жана Фише, карлики, потирая шеи, забились в угол комнаты, таращась оттуда, как озлобленные гиены на льва.

– Убирайтесь, презренные негодяи! – сказала им Татьяна по-русски.

Кытин и Кабык, двое карликов, повиновались.

– В таком случае, сударыня, – промолвил Паскаль Симеони с новым, еще более церемонным, поклоном, – если мы можем загладить нашу вину перед вами… говорите, мы к вашим услугам.

– Благодарю, сударь, – отвечала женщина в маске с презрительным жестом, – вы явились сюда, чтобы утолить свою жажду, я же за тем, чтобы попросить о кое-какой услуге… разумеется, небескорыстно. Но, судя по всему, мы выйдем отсюда, не получив желаемого.

– Я не удивлюсь, если не найду здесь вина, – сказал Симеони. – Край этот бедный; но чтобы нельзя было удовлетворить… за деньги… одно из ваших пожеланий… вот что меня удивляет, сударыня. Неужто его так сложно исполнить?

Татьяна, по инстинктивному чувству недоверия, не решалась ответить на вопрос.

– Ах! Боже мой, сударь! – вмешалась горничная. – Тут нет ничего сложного! У нас расковалась лошадь, и мы просили вот этого мальчика сходить за кузнецом.

– Только и всего-то! – прервал ее искатель приключений со всеми признаками радости. – Вот что значит объясниться! Что ж, сударыни, теперь вместо ваших проклятий мы заслужим ваши благословения. Я много путешествую и в целях предосторожности всегда имею в чемодане все необходимые для этого инструменты, с которыми мой слуга управляется не хуже любого кузнеца. Ступай, Жан, ступай и поторопись: через пять минут тройка – вы ведь так называете ваш экипаж, сударыни? – должна быть готова к отъезду.

На сей раз Татьяна соизволила улыбнуться, слушая незнакомца; Катя же, обрадованная таким благоприятным исходом своего вмешательства, поспешила проводить Жана Фише к кучеру.

– Действительно, мне следует только поблагодарить судьбу за эту встречу, сударь, – сказала женщина в маске, присаживаясь.

– О! Напротив, сударыня, – возразил Паскаль Симеони самым любезным тоном, – это я должен быть на седьмом небе оттого, что смог оказаться вам хоть чем-то полезным.

И, окликнув мальчика, который, как и его бабка, оставался безмолвным зрителем этой сцены, он промолвил:

– Эй ты, постреленок, хотя мне почему-то и кажется, что услужливость тебе несвойственна, принеси-ка нам, мне и моему спутнику, если у вас нету вина, по стакану сидра, или же, если нет и сидра, обычной воды… Словом, вина, сидра и воды – я за все плачу вперед.

И он бросил на стол, рядом с золотым экю, пистоль. Вместо своего внучка – все не спускавшего глаз с бархатной маски и, казалось, не слышавшего просьбы всадника, – встала старуха и подала полный кувшин какой-то желтоватой жидкости и три стакана.

– Он что, дурачок? – спросил Паскаль Симеони у старухи, шутя потрепав мальчика за ухо.

– Кто – дурачок? Жако? – возразила та. – Ах, что вы, что вы! Да умнее него нет во всем нашем крае. Упрям – это да, это у него в крови! Весь в отца! Просто ему жуть как хочется, чтобы эта дама сняла маску… а она не соглашается показать ему свое лицо! Вот он и будет стоять, как истукан, до тех пор, пока она не уедет!

– Вот оно что! – произнес Паскаль сквозь зубы.

Наполнив два стакана, он занес кувшин над третьим и весело обратился к Татьяне:

– Осмелюсь предложить вам, сударыня? Что уж там! На войне как на войне!

Московитка покачала головой:

– Спасибо, сударь, но я, пожалуй, откажусь.

– Напрасно, сударыня! – воскликнул Ла Пивардьер, залпом осушив стакан. – Превосходная грушовка!

Во избежание, вероятно, какого-нибудь тривиального разговора Татьяна, отодвинув стул, повернулась спиной к путешественникам.

Жако не сводил с нее глаз.

Прошло несколько минут. В комнате царила тишина, нарушаемая лишь бульканьем грушовки, переливаемой из кувшина в стаканы. Предупрежденный тычком колена, Ла Пивардьер, который с радостью разбавил бы эти возлияния приятной беседой, вынужден был довольствоваться опустошением кувшина.

Наконец раздался шум шагов, возвестивший о возвращении Жана Фише и Кати.

– Готово, барыня! – воскликнула горничная, подбегая к своей госпоже.

– Отлично, – сказала та. – Уезжаем. Позвольте еще раз поблагодарить вас, господа.

Татьяна встала и, слегка поклонившись всадникам, направилась к выходу. Но по знаку своего господина Жан Фише встал перед дверью, загородив ей дорогу.

– В чем дело, любезный? – промолвила московитка. И, словно вспомнив о чем-то, прибавила: – Ах! И то правда. Совсем забыла.

При этом она стала вынимать из кошелька деньги…