Утро 18 мая 7190 года было тяжелым. Я проснулся рано и одновременно с Петром. Предыдущим вечером мне долго пришлось объяснять ему причины своих поступков. Царь так и не смог простить мне того, что я от его имени сам отказался от власти. Тогда решился немного дать почитать ему Толстого. Примерно до момента свадьбы. Открывши ему часть своих воспоминаний, я попутно переводил и объяснял некоторые места в книге. Процесс "внутричерепного" чтения привел нашу общую с царем голову к ужасной боли. И новым утром ни я, ни он не решались поднять государево тело на заутреню. Лежали и рассматривали потолок. Хотя может Пётр и не рассматривал сам, но и мне не мешал. Даже мучавшая первые сознательные дни попаданчества духота в тереме уже была не в тягость. Все заслонял страх любым движением вызвать новый приступ головной боли. Мной овладела общая тягучая апатия к действительности.
Полежав так уставившись в потолок некоторое время, я почувствовал вопрос ребенка:
"Дядь Дима, а ты сильно любил свою жену?" "Сильно Пётр. Ты же чувствуешь, как я скучаю по семье". Услышал внутренне согласие. Оно не было сформулировано словесно, но сознанием я видел сочувствие царя. Ещё через некоторое время: "А ты мне теперь расскажешь про свой мир?"
"Тебе надо сначала немного выучиться. Очень трудно мне тебе переводить". Опять пауза. "А я тоже должен Евдокию в жёны взять?" Я задумался. Действительно это сейчас и не предопределено. "Нет, не должен. Вырастешь и сам выберешь невесту — обойдемся без матушкиных советов". "Да как же можно ослушаться матушку? А что такое предопределено".
Блин. Вот и он и мысли мои читает, стоит блок забыть выставить!
"Петя слишком много вопросов. Я тебе отвечу, но не сразу".
В наш диалог вмешался Андрей Матвеев.
— Государь, пойдешь ли ты к заутреней в собор, али скажешь Никона звать к тебе в крестовую комнату?
— Зови сюда.
Я поднялся. Добрёл до мыльни и умылся. Приказал Тихону окатить царя из ушата водой оставленной еще с вечера. Хоть не ледяная водица, но взбодрить — взбодрила. Позавчерашним утром у Петра была паника, когда я первый раз заставил Тихона и Матвеева облить меня. Эти двое, кстати, тоже не сразу поняли, что именно от них требуется.
После обливания, я тут же в спальне, благо место позволяло, сделал комплекс имени Витьки Корнеева из НИИЧАВО — проще говоря, традиционную советскую утреннюю гимнастику. Заставлять ребенка делать её не потребовалось — двигаться он любил. Показал начальные движения и дальше только подпевал для темпа Высоцкого. Царь выполнял движения уже сам.
"Если вы в своей квартире…" "Дядь Дим, а что такое квартира?" — встрял мальчишка. "Не отвлекайся!… лягте на пол, три-четыре…"
Закончил все прыжками через веревку.
И опять в мыльню — снова облиться уже колодезной холодной водой. После растирания — надо было почистить зубы. Очень недоставало зубной щетки и пасты — пришлось обходиться пальцем и мелом от занятий с Зотовым, который мне растолок Тихон. Процедура чистки зубов у Петра вызвала еще больший негатив, чем обливание — я это делал, полностью подавляя его сопротивление.
Уже после этого я, с помощью Тихона и Андрея, оделся. В крестовой меня встретил домашний батюшка — Никон. Благословил меня и сотворил небольшую службу, на которой присутствовал только я и Андрей. Этого юношу, все еще убитого горем по растерзанному стрельцами отцу, я не решался отослать и держал при себе. Хотя и пообщаться с ним все как-то было недосуг. Единственный из моих спальников, кто реально сопровождал меня ко сну каждый день, был тощ, но жилист, и с такой же темной шевелюрой, как у его покойного отца. Он был старше Петра на год-два, но ростом превосходил его не намного.