Государь (СИ)

Подхватив дневник, хозяин Кабинета быстро ушел к Домне и среднему сыну, бросив вставших вслед за ним гостей на младшенького. Священноначальники же, постояв немного, расселись обратно и за неимением Великого государя завели разговор с Федором — причем и в этом случае митрополит Московский и всея Руси предпочел отмалчиваться, ибо его отношения с царевичем в последнее время были далеки от благостных. Владыко Филипп несколько раз проявлял большую настойчивость, стремясь донести до юного зодчего неразумность кое-каких градоустроительных новин — и наоборот, крайнюю нужду Москвы в тех же дополнительных богадельнях, новом женском монастыре и странноприимных домах для паломников. Не помешало бы отстроить новые добротные церкви из светлого кирпича вместо порушенных малых и ветхих деревянных храмов… Да и помимо этого были у митрополита кое-какие мысли о том, как должен выглядеть русский Третий Рим: однако младший царевич мало того что пропускал все архипастырские наставления и пожелания мимо ушей, так еще и не желал хлопотать перед старшим братом-государем и царственным родителем об столь необходимых Церкви изменениях в Великом каменном устроении.

— Скажи, царевич: а откуда ты сию тайнопись ведаешь?

Кинув мимолетный взгляд на рисованного архиепископа Леонида, четырнадцатилетний художник чуть подумал, но все же пояснил своему невольному натурщику:

— Это не тайнопись, а грамота одного из далеких народов.

Покивав (и помыслив про себя, что хрен редьки не слаще, и все одно сходу такое не прочесть), владыко мягко уточнил:

— И те буквицы и странная цифирь, что писаны в разных рисунках — тоже?

— Нет, это уже язык Высокой алхимии.

Пока архиепископ Новгородский и Псковский соображал, чтобы еще интересного выспросить у синеглазого отрока, в разговор с грацией медведя вступил владыко Сергий:

— А ты откуда его знаешь⁈ Тоже этому делу выучен?

Покосившись в сторону отца и брата, бросивших его на поживу надоедливым чернецам, Федор легонько пожал плечами:

— Знание десятка лечебных отваров еще никому не повредило.

— На Бога надо полагаться, а не в сомнительных делах усердствовать!.. Все мы в руце Его, и лишь Он отмеривает, сколько и кому жить! И тебе бы, отрок, от этом крепко помнить и в храмы заходить почаще. Глядя на тебя, недоросли из хороших семей сворачивают с пути прямого, начинают иноземные языки учить и иных знаний алкать; другие же вовсе себя розмыслами видят — и через то в вере православной слабеют!

Дернув головой так, что клобук на ней немного съехал на лоб и закрыл глаза, епископ Сергий вынужденно замолчал — однако увещевания его пастырские не пропали даром, зацепив кое-что в царевиче.

— А скажи-ка мне владыко: когда отравили бабушку мою Елену, это ведь Господь так отмерил? Потому-то и церковь никого из виновных анафеме не предала — хотя те особо и не скрывались⁉ А с матушкой моей, и сестрами? Не рука ли попа Селиверста подливала им…

— Федька!!!

Вернувшийся к гостям так же стремительно, как и прежде их покинул, Иоанн Васильевич для начала отослал порядком разозлившегося младшенького вслед за средним сыном к Домне. Затем, усевшись во главе стола и положив унизанные перстнями пальцы на зеленый сафьян книжной обложки, недобро улыбнулся:

— Труд сей пропал еще прошлой осенью: та же, кого Домна заподозрила в покраже, теперь послушница в одном из тверских монастырей.

Дав иерархам переварить новость, царь продолжил:

— Ежели по вине церкви тайна русского стекла и фарфора утечет в соседние державы, то в возмещения убытка великого для казны государьской… Нет, не мне, многогрешному и окаянному, требовать что-то от вас, предводителей полков Христовых! Но вот ежели не представят мне ВСЕХ виновных и покраденые страницы из сей книжицы, то созову я по осени Земской собор, да и поведаю выборным обо всем, что открылось мне ныне. А там уж пусть они и приговорят всем миром — кто прав, а кто… Козлище поганое, в чужой огород рыло сунувшее.

Не на такой исход рассчитывали иерархи, собираясь на разговор к Великому государю: желали прощупать его и вызнать, чем дышит и о чем думает; немного устыдить разными винами и негораздами, чтобы на Освященном соборе царь был скромнее в желаниях и речах. Получилось… Не очень хорошо, и теперь уже управителям Церкви следовало спешно разгребать то, что свалилось на их покрытые клобуками головы.

— Ступайте себе с Богом!

Несмотря на ясный посыл, митрополит Филипп так и остался сидеть за столом: не дожидаясь, пока остальное священноначалие покинет Кабинет, его хозяин с нескрываемой насмешкой поинтересовался у главы Русской поместной церкви:

— Что, отче? Уже измыслил, как будешь объяснять мирянам, почему им должно смиренно принять все прежние подати, кои с них сняла казна из-за доброй торговлишки зеркалами, фарфором и стеклом?..

Проигнорировав неудобный вопрос, митрополит дождался второго: когда служитель царских покоев осторожно притворил толстую створку резной двери за последним из иерархов, Иоанн Васильевич спокойно (легкая усмешка в глазах была не в счет) поинтересовался:

— Ну что, Филипп, оно того стоило?

— О чем ты, Великий государь?