Государство

Прежде чем в последний раз взглянуть на тупик, в который государство обречено заводить себя в ходе распределения выигрышей и потерь, мне кажется необходимым — и это больше чем просто педантичность — высказаться против распространения ошибочных представлений о самом механизме ограбления одного, чтобы заплатить другому. С некоторых пор стало обычным рассматривать фискальные функции государства под заголовками распределения ресурсов [allocation] и распределения доходов [distribution][245]

. К первому относятся решения о том, кто и какие решения принимает относительно производства общественных благ, «управления экономикой» и обеспечения работы рынков. Распределение доходов как фискальная функция решает вопросы о том, кто и что получает,

т. е. отменяет результаты работы рынков. Концептуальное разделение привело к тому, что эти функции стали трактоваться как последовательные, что побуждает социальных инженеров закатывать рукава и приступать к работе: «Сначала мы распределим ресурсы, а потом перераспределим то, что будет создано в результате». Это допущение о том, что в системе с высокой степенью взаимозависимости распределение доходов зависит от распределения ресурсов, но второе не зависит от первого, весьма примечательно[246]. Те, кто столь беззаботно делает это допущение, на самом деле испытают большое раздражение, если оно вдруг окажется верным. Если ограбление Петра не

означает, что он станет потреблять меньше шампанского и заказывать меньше танцовщиц, а выплата Павлу не приведет к тому, что он получит больше услуг здравоохранения, а его дети будут дольше учиться в школе, то ради чего социальные инженеры вообще беспокоились? Что привело перераспределение? Решение позволить Павлу получить больше, а Петру — меньше тождественно неявному решению о том, чтобы бывшие танцовщицы пошли в учительницы и медсестры. Иное возможно только в том причудливом случае, когда обедневший Петр и обогатившийся Павел в совокупности потребуют того же самого,

что и раньше, смешанного набора услуг танцовщиц, медсестер и школьных учительниц.

Отталкиваясь от дихотомии между распределением ресурсов и доходов, либералы считают, что политика охватывает две разные сферы. Первая — это, по существу, неконфликтная сфера распределения ресурсов, порождающая «игры с положительной суммой». Другая — более суровая конфликтная сфера «игр с нулевой суммой», в которой решается, кто и что получит. (Еще раз, как и в главе 3 на с. 229–230, 234, заметим, что поскольку это не игры, то применение языка теории игр — просто модный прием, но не будем на этом останавливаться.) Я настаивал, может быть, более чем достаточно, на том, что в эти якобы игры нельзя играть по отдельности и что решения о распределении ресурсов являются в то же самое время решениями о распределении доходов, и наоборот. Решение о том, кто и что получит, обусловливает то, что будет предоставлено, а значит, и то, кто и что делает. Освобождение одного решения от влияния другого напоминает стремление марксистов отделить «управление людьми» от «управления вещами».

Хотя может быть обоснованным считать, что изменения в распределении ресурсов (allocation) способны, если все идет хорошо, дать положительную сумму, так что математически не обязательно, чтобы кто-то нес потери в результате изменений, что мы скажем, если кто-то понесет потери? Бесполезно говорить, что на самом деле эти потери относятся к сопутствующему решению с нулевой суммой о перераспределении доходов и что проигравший не обязательно понес бы потери, если бы распределение доходов было иным — иное распределение доходов привело бы к другому распределению ресурсов. Утверждение о том, что принимается два решения, будет противоречивым, даже если оно будет сформулировано в терминах сумм денег или количества яблок, поскольку мы не можем просто предположить, что выигрыш от распределения ресурсов сохранится, попытайся мы поделить его иначе. Оно будет вдвойне противоречивым, если сформулировать его в терминах смешанных наборов товаров, не говоря уже о полезностях, поскольку многим бросилась бы в глаза попытка найти равновесие между большим числом яблок у Павла и меньшим количеством груш у Петра.