Готовься к войне

— «Черную копейку». Это машина, шеф. «Жигули». Первой модели. Облезлая старая «копейка». На вид — развалина. Дымит, чихает — еле катится. Стекла затемненные. Ездит по Москве. Вечерами и ночами… Но бывает — и белым днем. Не дай бог ее подрезать, или фарами моргнуть, или посигналить — в общем, в ответ на любое хамство она тебя догоняет. Будь ты хоть «Бентли», хоть «Феррари» — догоняет без проблем! Прижимает к обочине, выходят оттуда восемь бугаев в масках — и все. Кранты. Могут твою машину изуродовать или сжечь, а могут и водителю все кости переломать. Наказывают, короче, по всей строгости… А кто быкует, или за ствол хватается — тому хуже всех, того с собой увозят, и тот исчезает, навсегда…

— Как же, — сдерживая смех, принялся уточнять Знаев, — восемь здоровых мужиков помещаются в «Жигулях» первой модели?

— Неизвестно, — авторитетно ответил Василий. — А только их там, в «черной копейке», ровно восемь человек… Если это вообще люди.

— Круто, — с наслаждением сказал банкир.

— Вам смешно, — мрачно заметил Василий. — А мне боязно. По тому, как мы с вами ездим, шеф, — мы первые кандидаты, чтоб «черная копейка» нас наказала.

— Вранье, — продолжал веселиться Знаев. — А менты? Почему они не вмешиваются?

— Может, и хотят, да не могут. Ее нельзя догнать, «черную копейку». Кроме того, она вся целиком пуленепробиваемая. Даже колеса. Вдобавок каждые пять минут у нее новые номера сами собой взамен старых появляются. А тех, что внутри, никто в лицо не видел. Известно только, что они силы неимоверной и ничего не боятся… Еще говорят, под капотом у «черной копейки» двигатель в пять тыщ лошадей, а фары так сверкают, что люди слепнут… А сигнал у ей таков, что невозможно его звука вынести — с ума сходишь, моментально…

— Ладно тебе, — обрезал Знаев. — Взрослый человек, а веришь во всякий бред.

— Может, бред, — философски заметил водитель, — а может, наоборот. Слухи на пустом месте не родятся. Вот вы, шеф, опять вчера гоняли. Резину чуть не до дыр стерли. Видать, затормозили где-то. От всей души. Придется менять, и срочно. А каждая покрышечка в тыщу долларов обойдется. Про вас говорят, что серьезней вас во всей Москве мужика нету, — а вы вон, на баловство такие деньжищи швыряете…

— Извини, уважаемый, — сухо сказал банкир. — В следующий раз, когда я захочу деньжищи швырнуть, я обязательно с тобой посоветуюсь.

— Я не про то, шеф, — испугался водитель. — Я не хотел…

— Ладно. Рули давай. Между прочим, опаздываем.

В итоге они действительно слегка опоздали. На девять минут. Банкир презирал непунктуальных людей, если же сам подъезжал на встречу не вовремя (особенно на важную встречу), то ненавидел себя и сгорал от стыда.

В ресторанчик, где столовался Лихорылов, банкир вбежал — галстук набок. Немного сыграл, конечно, исполнил, — но все-таки чиновнику было за шестьдесят; старость надо уважать; мужчина старой закалки, бывший второй секретарь одного из столичных райкомов партии, ныне заместитель префекта этого же района, Алексей Иванович Лихорылов исповедовал дисциплину почти военную. Никто никогда не видел хотя бы одной незастегнутой пуговицы на его пиджаке.

— Явился — не запылился! — прорычал он и, не вставая, подал руку. Знаев пожал. Бывший бонза использовал старинный номенклатурный прием психологического давления: стиснув ладонь собеседника в своей, дожидался момента, когда человек захочет ее отнять — и сжимал еще сильнее, удерживал. Впрочем, банкир — сам не мальчик — сейчас на это не купился.

— Рассказывай, — продолжал давить старый коммунар.

— Слушаюсь! — весело сказал Знаев и присел. — Рассказ будет короткий: у меня все готово. И там готово, и тут. И бумаги, и остальное.

— Выпьешь?

— Я не пью.

— Ну и зря.

Лихорылов опрокинул в рот стопку — явно уже не первую и не вторую. Он трапезовал капитально. Макитра салата с фасолью и баклажанами. Бараний суп. Свиная отбивная, печеный картофель. Каждую перемену блюд отмечал рюмочкой. Запивал нарзаном. Хлеба же — черного, разумеется, — употреблял колоссальное количество, целая его корзина стояла на столе. Банкиру едва не стало дурно от запахов перца, чеснока, тяжелой жирной пищи.

— У меня кое-что поменялось, — выговорил чиновник с набитым ртом. — Мне вся сумма тут не нужна.

Знаев огляделся. Лишних ушей не заметил. За соседним столиком женщина кормила пирожными маленькую девочку в приятных бантиках.

— А какая — нужна?

— Сто пятьдесят. Остальное надо перевести за кордон. Я дам номер счета. То есть ты понял, да? Сто пятьдесят — в понедельник, тут, и еще триста пятьдесят — тоже в понедельник — на том счету.

— Это легко.

— Молодежь, — неприязненно проскрипел бонза, покосился на резиновый эспандер в ладони собеседника и обтер салфеткой мокрый красный рот. — Все ему легко… Вот скажи мне, господин хороший, как так получилось, что я еще твою бумагу не подписал, а ты уже бетонный забор поставил и охрану посадил?

Банкир улыбнулся и процитировал:

— Первый человек, который огородил кусок земли и сказал: «Это мое», — и был основателем современного гражданского общества.

— Это кто так выразился?

— Один великий философ.