Град Ярославль

Внедриться служкой в обитель оказалось не так уж и сложно. Гришка порядился дровосеком.

Заруцкий отправил на захват владыки Кирилла две сотни казаков под началом атамана Наливайко.

— Доставить живым!

— Да на кой ляд нам этот поп, батька?

— Посули ему патриаршество на Москве.

— А коль откажется? В куль и в воду?

— Ты прежде в стан привези, и чтоб не было осечки, как в прошлый раз, иначе самого в куль да в воду.

— Осечки не будет, батька.

Казаки с гиком и свистом понеслись к Троицкому монастырю.

………………………………………………………

Пока Надей Светешников и протопоп Илья пропадали у Дионисия, келаря и владыки Кирилла, Первушка обошел весь монастырь, Пока Надей Светешников и протопоп Илья пропадали у Дионисия, келаря и владыки Кирилла, Первушка обошел весь монастырь. Его внимание привлекла каменная стена, напоминавшая крепость. Прикинул на глаз: высота вкупе с зубцами до четырех саженей, а толщина, как он уже подметил ранее, достигала трех сажень. Это была настоящая твердыня. Не даром тяжелые пушки ляхов так и не могли порушить монастырские стены. И зубцы каменной ограды не напрасно были сотворены, ибо между ними осажденные монахи расставили свои пушки. Хитро сделано. Пальнут из орудия — и укроются за зубцами, предохраняя себя от вражьих стрел, дроба и ядер.

Для большего удобства обороны в стене, опричь зубцов, на ее вершине, были устроены особые бойницы для пушек, расположенных в два ряда, а местами — даже в три яруса. По углам этой грозной стены возвышались двенадцать величественных башен, и лишь одна из них была «глухая», другие же были снабжены широкими воротами.

Обратил внимание Первушка и на то, что с западной и южной стороны стены монастыря были окружены глубокими и довольно обширными прудами, кои затрудняли доступ неприятеля к обители. Чуть позднее он изведает, что из прудов в монастырь внутрь обители были проведены подземные глиняные трубы, снабжавшие келейников водой.

«Все-то учли умельцы-розмыслы, — невольно подумалось Первушке. — Будто ведали, что монастырю доведется сидеть в долгой осаде. Монахи не только неустрашимо отбивались от ляхов, но и делали дерзкие вылазки. Келейники отстояли самую великую русскую святыню, и Русь воспрянула. Троицкие грамоты многие города на ворога всколыхнули».

Первушка долго стоял в Троицком соборе, кой расписывал именитый изограф Андрей Рублев, и все дивился, дивился искусной руке великого мастера. Подолгу останавливался он и в Успенском соборе, и в храме Никона Радонежского, дотошно рассматривая внешнюю отделку и внутреннее убранство, и находил в каждой церкви свою изюминку.

В обители оказалась и Иконная изба. Первушка всегда жалел, что Господь не наградил его даром иконописания. С волнующим чувством он тихонько открыл дверь, а когда вошел в избу, то немало подвился: изба была не столь уж и просторной, но весьма светлой, в шесть окон, чего он никогда раньше не видывал.

Изограф, склонившись перед станком с иконной доской, так увлекся работой, что не заметил застывшего у дверей Первушку, который с любопытством разглядывал внутреннее убранство избы, до отказа заполненной поставцами, иконными досками, коробами, корытцами, горшочками и корчажками… Из ступ торчали кисти, скребки, лопатки, песты, мутовки; на полках виднелись небольшие липовые чашечки, заполненные красками разных цветов и плошки с клеем.

Первушка сторожко ступил на шаг вперед, дабы полюбоваться работой изографа, и тотчас скрипнула половица, разорвавшая благоговейную тишь избы.

Мастер неторопко обернулся. Был он стар и седовлас, серебряная волнистая борода окаймляла сухощавое большеглазое лицо, напоминающее лик одного из чудотворцев, длинные волосы были перетянуты на выпуклом лбу кожаным плетеным ремешком; поверх белой рубахи — холщовый фартук, выпачканный красками.

— Тебе чего, сыне?

— Прости, отче. Любо мне на работу изографа глянуть.

— Из праздного любопытства?

— Нет, отче. Душа того просит.

Мастер пристально глянул в открытые глаза Первушки.

— Кажись, не лукавишь. Глянь.

— Спасибо, отче… Много ли понадобится времени, дабы икону изладить? — вопросил Первушка и тотчас опомнился: и до чего ж бестактный вопрос задал он искуснику. Ишь, как он нахмурился, даже глаза посуровели.

— Запомни, сыне. Когда мастер в изделье душу свою вкладывает, то о бренном времени не помышляет, иначе выйдет из его рук никчемная поделка.

— Ради Бога, прости меня, отче. Молвил ты истину, по себе ведаю.

— По себе?.. Аль что с душой ладил?

— Подоконники, крыльца и петушки на кровле, когда деревянной резьбой их украшал. Но больше всего меня к камню тянет, кой год грежу, чудный храм возвести.

Изограф кисть отложил, ступил к Первушке и, вновь пристально посмотрев в его чистые, распахнутые глаза, возложил на его плечи свои легкие чуткие руки и проникновенно изронил:

— Зело богоугодны твои помыслы, сыне. Ныне многие храмы лютым врагом загублены. Зело надобны искусные розмыслы, дабы православную Русь новыми дивными храмами изукрасить. Исполать тебе, сыне.

Первушка смутился, лицо его порозовело как у красной девицы.