Град Петра

   — Вам виднее, дядя, — сказал поручик со смутной надеждой. — Испанское наследство будоражит всю Европу. Наш король в стороне.

   — Да. Поэтому я не мог и заикнуться о тебе. Титулы он не разбрасывает.

Чёрт с ним, с титулом! Графская корона, сиявшая в мечтах на гербе, на минуту померкла. Страшно ехать к русским. Пусть не будет графа ван дер Элст. Жизнь дороже...

   — Заслужить титул теперь не просто, Макс. Особенно тебе. Если, бы твоя мать не вышла за фламандца...

Было бы легче. А так — стараться надо вдвойне. Отказаться? Это может быть конец карьеры. Дядя скажет: «У тебя нет честолюбия, лягушонок. Тебе не дороги ни Фландрия, ни Швеция, но чего стоит человек, лишённый честолюбия?»

   — Да-да, дядя... Конечно...

Бормоча, он поймал себя на том, что исступлённо колотит кулаком по колену. Дядя цепко, с неожиданной силой схватил за рукав, удержал.

   — Твой отец верил в тебя, Макс.

Завещал служить, добиваться. Когда-то была в роду графская корона. Вернуть её. В огонь и воду ради неё...

   — Проклятая Московия!

   — У нас опасный противник! Опаснее, чем думают.

Дядина речь течёт спокойно. Макс заставил себя вслушаться. Опасный... Говорят, в Ингрии татары и казаки. Казаки, говорят, каннибалы. Или татары.

   — Шлиппенбах пишет сюда... Принять меры надо безотлагательно, иначе трудно будет выбить царя из Нотебурга, из Ниеншанца. Просит убедить Карла. Королева тоже желает видеть его поближе к дому.

   — Нашла невесту ему?

   — Уже не помышляет... Эрос отступился от короля. Монашествует и в Польше. Ни одна женщина не вступила в палатку. Пьёт только воду.

   — Одоление через воздержание, — рассмеялся Макс. — Заповедь викинга.

Он потянулся к «Атлантике» и отдёрнул руку.

   — Милый мой, — улыбается Вреде. — Рудбек — учёный, каких Швеция не имела.

   — Сады гесперид поместил в Стенбокене... Заставил Геракла рвать яблоки там... Таскать с севера райские плоды... Мешанина, глупость...

   — Не горячись, лягушонок, — глаза сузились, смотрели из какой-то неизмеримой дали.

   — Вы верите, дядя?

   — Король не терпит нападок на Рудбека. Со мной не стесняйся, но при посторонних...

   — Его величество верит до сих пор? — нервный смех раздирал Макса. — Не может быть.

Взгляд графа фон Вреде, министра, остудил его. Поручик вскочил, ибо дядя поднялся, запахивая халат, неловко искал концы пояса, чем-то недовольный.

   — Идём, — услышал племянник. — Не погнушайся нашим обедом. Нашей шведской салакой... В Эстляндии я накормил бы тебя получше. Боюсь, там пирует царь.

* * *

«Клотильда» солнечной ночью огибала Нордкап. Где-то прошумел шторм, крупная океанская зыбь колыхала судно. Медленно сходил в своё царство Нептун, вырезанный на корме, а русалка, несущаяся спереди, вздымалась, и каскады воды слетали с её грудей, с раскинутых рук. Доменико любовался в Копенгагене её телом — почти живым, из смуглого дерева экзотической породы, и теперь она видится ему, вторгается в сумрак каюты.

«Ветер благоприятствует, и, если Эол будет добр и впредь, плыть нам недолго. Я поставлю часовню в Астано».

Смелое обещание! Написал сгоряча и одумался. Потомок заметит, что две первые буквы перечёркнуты. Доменико отнял перо. Поздно! Обет дан в присутствии домашних, которых он призывает из Астано.

«Мы надоели тут друг другу и начинаем препираться. Вспыхивают нелепые стычки — к счастью, словесные. Примиряет наш капитан и также синьор ван дер Элст, весьма воспитанный и приятный господин. Дорогая бабушка, ты не подозреваешь, какой скверный характер у твоего скромника! Синьор ван дер Элст помогает мне сохранять выдержку и уповать на провидение».

Их дружбу устроил, сам того не желая, один из пассажиров — француз Жан Пижон, обозначенный в договоре как мастер кудерный. Малый разбитной, любитель поговорить.

   — О, парики красноречивы! — пылко уверял он. — Да-да, парики на умных головах... Я вам расскажу про Сантонжа. Вылезает он из кареты, идёт в зал суда... Все смотрят, что у него на голове. Да-да, это очень важно. Пряди, точно змеи, на плечи, на лоб, образина зловещая... Прокурор, значит, не в духе, горе подсудимому, голова прочь. В другой раз парик расчёсан тонко, каждый волосок отдельно, отлив этакий шёлковый. И слегка неглиже... Считайте — помилует.

Уборы эти — его, мастера Пижона, изделия. Он втащил в кают-компанию целый сундук париков. Не угодно ли? Брался примерить и соорудить любой фасон. Можно «сорочье гнездо» или «комету». При нынешнем Людовике парики в ходу «львиные» — пышные и длинные, до пояса. Царю, наверно, подойдёт... Молодым господам что-нибудь полегче. Есть фасон «ветреник», есть «ревнивый».

   — Вас, мосье. — Жан обратился к Доменико, — я бы сделал лунатиком.

   — Почему же?

   — Извините, мосье... Вы бродите один. Общество вас теряет.

Лунатик... Доменико посмеялся. С течением времён, парикмахер стал меньше болтать за столом, больше пить. Шутки его становились колкими, раздражали швейцарца, Жан избрал мишенью именно его.

   — Вы строите замки на луне, господин архитектор. Смотрите не свалитесь!

Однажды, сидя с приятелями, сказал нарочно громко:

   — Архитекторы... Сложил ты нужник королю — вот и архитектор.