Граф Остерман

30 июня Брюс и Остерман отправили в Петербург донесение и записку под названием «Всеподданнейшее рассуждение о шведском состоянии, сколько оное до негоциации мирной на Ниесштадтском конгрессе касается». И «Рассуждение», и донесение как бы подводили итоги полуторамесячных переговоров на Ништадтском конгрессе: перечислялись пункты, по которым достигнуто соглашение, назывались претензии русских уполномоченных, которые шведы отказываются удовлетворять, а также высказывалось мнение о том, какие притязания шведов можно удовлетворить, а в каких твердо отказать. Уполномоченные исходили из крайней заинтересованности Швеции в заключении мирного договора: «Шведское государство как по внешнему, так и по внутреннему состоянию дел оного видятся, что всеконечно принуждено с его царским величеством мир искать».

Также констатировалось согласие шведских уполномоченных на безвозмездную уступку России Эстляндии и Ингрии. Было достигнуто принципиальное согласие шведов уступить Лифляндию и Выборг. Спор шел всего лишь о размере компенсации за Лифляндию: шведы просили компенсацию в три миллиона рублей, а Петр разрешил своим уполномоченным уплатить максимум два миллиона. Отказывались шведы уступить России и остров Эзель, ссылаясь на то, что население острова снабжает Швецию хлебом. Таким образом, главный пункт договора удовлетворял основные территориальные требования России. Не согласованными оказались пункты, удовлетворение которых для Швеции имело первостепенное, а для России второстепенное значение. Шведские уполномоченные заявили, что они не подпишут договор, если в него не будут включены два пункта: запрещение России вмешиваться во внутренние дела Швеции, под которыми подразумевался отказ России поддерживать право Голштинского герцога на шведскую корону, и судьба земельных владений и сидевших на них крестьян, принадлежавших помещикам, проживавших в Швеции. Эти владения в результате присоединения прибалтийских провинций Швеции к России, то есть с 1710 г., находились в распоряжении русского правительства.

При ведении дальнейших переговоров Брюс и Остерман руководствовались рескриптом Петра I от 4 июля 1721 г., учитывавшим достигнутые результаты переговоров и определявшим меру взаимных уступок и обязательств. Шведы должны были обязаться «ни в которое время и никогда, вечно и ни под каким претекстом (предлогом. — Н. П.) во оные (присоединенные к России территории. — Н. П.) вступаться, и назад их требовать не будут, но наипаче обязуются и обещают его царское величество и его секцессоров (наследников. — Н. П.) российского престола при спокойном оных владении всегда содержать и оборонять».

Что касается невмешательства России во внутренние дела Швеции, то Петербург отказывался от категорических требований, высказанных Петром в предшествующее время о включении в договор обязательного пункта о правах герцога Голштинского на шведский престол, и ограничивался менее решительной формулировкой: «по последней мере» добиваться, чтобы герцог «не был в том забыт».

Рескрипт царя от 4 июля предоставлял уполномоченным право угрожать шведам возобновить активные военные действия, если те будут затягивать переговоры: «При том же надлежит вам и то ясно объявить, что мы долго сей негоциации продолжать без действ воинских оставить для многих статских и воинских резонов не можем, ибо уже по прежним их поступкам спробовали, что такую тщетною проволокою много удобных случаев туне пропустили, и для того мы велели к действам главным здесь и в Финляндии сильные приуготовления учинить и буде они тот трактат продолжать будут, тот за зло не приняли, что мы не упуская к действам удобного времени, принуждены будем в том взять резолюцию, и что мы во всем том пред Богом без всякого ответа будем».

В другом рескрипте, отправленном делегатам 11 июля, Петр решительно отвергает заключение прелиминарного договора, предложенного шведскими уполномоченными, настаивая на том, «чтоб главный трактат ныне заключить», который должен быть подписан в две-три недели, «а по высшей мере и в месяц». Затяжку переговоров шведы, по мнению Петра, чинят с целью «провести сию компанию без действа, что нам позволить невозможно».

Ко времени получения рескриптов Петра I от 4 и 11 июля на конгрессе оставались несогласованными границы между Россией и Швецией в Финляндии и Карелии, вопрос о включении в договор пункта о правах герцога Голштинского на шведский трон, а также вопросы о размерах и сроках выплаты компенсации за Лифляндию и о возвращении маетностей. Шведы настаивали, чтобы компенсация была уплачена за все территории, отошедшие к России, в то время как Брюс и Остерман требовали исключить Ингрию, ранее принадлежавшую России и захваченную шведами в начале XVII столетия. Наконец, русские уполномоченные отклонили требования шведских о том, чтобы русское правительство признало за эстляндским и лифляндским дворянством привилегии, предоставленные ему Ульрикой-Элеонорой в 1719 г., то есть десять лет спустя после того, как Лифляндия и Эстляндия оказались во владении России.