Графиня де Монсоро

При этом имени, которое герцог де Гиз произнес пренебрежительным тоном, свидетельствующим, что воинствующий монах не пришелся ему по душе, Шико в своей исповедальне не мог удержаться от смеха; его смех, хотя и был беззвучным, тем не менее явно был направлен против сильных мира сего.

— Братья мои, — продолжал герцог, — принц, содействие которого нам обещали, принц, от которого мы едва смели ожидать даже не присутствия на наших собраниях, но хотя бы одобрения наших целей, этот принц — здесь.

Любопытные взоры всех собравшихся обратились на монаха, стоявшего на приступке скамьи справа от трех лотарингских принцев.

— Ваше высочество, — сказал герцог де Гиз, обращаясь к предмету всеобщего внимания, — мне кажется, Господь проявил свою волю, ибо если вы согласились к нам присоединиться, значит, все, что мы делаем, мы делаем во благо. Теперь молю вас: сбросьте капюшон, пусть верные члены Союза своими глазами увидят, как вы держите обещание, которое им дали от вашего имени, обещание столь лестное, что они и поверить ему не смели.

Таинственная личность, которую Генрих де Гиз таким образом представил собранию, поднесла руку к капюшону, отбросила его на плечи, и Шико, полагавший, что под рясою скрывается какой-то еще неизвестный ему лотарингский принц, с удивлением узрел голову герцога Анжуйского; герцог был так бледен, что при погребальном свете лампады походил на мраморную статую.

“Ого! — удивился Шико. — Наш брат герцог Анжуйский. Стало быть, он все еще пытается выиграть трон, ставя на карту чужие головы”.

— Да здравствует его высочество герцог Анжуйский! — закричали все присутствующие.

Франсуа побледнел еще больше.

— Ничего не бойтесь, ваше высочество, — сказал Генрих де Гиз. — Эта часовня звуконепроницаема, и двери ее плотно закрыты.

“Счастливая предосторожность”,— отметил Шико.

— Братья мои, — сказал граф де Монсоро, — его высочество желает обратиться к собранию с несколькими словами.

— Да, да, пусть говорит, — раздались голоса, — мы слушаем.

Три лотарингских принца повернулись к герцогу Анжуйскому и отвесили ему поклон. Герцог оперся обеими руками о ручки скамьи, казалось, он может упасть.

— Господа, — начал он голосом таким слабым и дрожащим, что первые слова его речи с трудом можно было разобрать, — господа, я верю, что Всевышний, который часто кажется нам глухим и равнодушным к земным делам, напротив, неотступно следит за нами своим всевидящим оком и напускает на себя видимость бесстрастия и безразличия лишь для того, чтобы однажды ударом молнии раз и навсегда положить конец беспорядку, порожденному безумным честолюбием сынов человеческих.

Начало речи принца было, как и его характер, довольно темным, и все ждали, пока его высочество прояснит свои мысли и даст возможность либо рукоплескать им, либо осудить их.

Герцог продолжал более уверенным голосом:

— И я, я тоже посмотрел на сей мир и, не будучи в силах охватить его весь моим слабым взглядом, остановил взор на Франции. Что же узрел я в нашем королевстве? Основание святой Христовой веры потрясено, истинные служители Божьи рассеяны и гонимы. Тогда я исследовал глубины пропасти, которая разверзлась уже двадцать лет назад по вине еретиков, подрывающих основы веры под тем предлогом, что им ведом более надежный путь к спасению, и душу мою, подобно душе пророка, затопила скорбь.

Одобрительный шепот пробежал по толпе слушателей. Герцог высказал сочувствие к страданиям церкви — за этим можно было увидеть объявление войны тем, кто заставляет эту церковь страдать.

— И когда я глубоко скорбел душой, — продолжал герцог, — до меня дошел слух, что несколько благородных и набожных дворян, хранителей обычаев наших предков, пытаются укрепить пошатнувшийся алтарь. Я оглянулся вокруг, и мне показалось, что я уже присутствую на Страшном суде и Бог уже отделил агнцев от козлищ. На одной стороне были отщепенцы, и я с ужасом отшатнулся от них; на другой — стояли праведники, и я поспешил броситься им в объятья. И вот я здесь, братья мои!

“Аминь!” — шепотом заключил Шико.

Но это была напрасная предосторожность, он смело мог бы высказаться во весь голос — его слова все равно потонули бы в вихре рукоплесканий и криков “Браво!”, взметнувшемся до самых сводов часовни.

Три лотарингских принца призвали к тишине и дали собранию время успокоиться; затем кардинал, находившийся ближе остальных к герцогу, сделал еще шаг в его сторону и спросил:

— Вы пришли к нам по доброй воле, принц?

— По доброй воле, сударь.

— Кто открыл вам святую тайну?

— Мой друг, ревностный слуга веры, граф де Монсоро.

— Теперь, — заговорил в свою очередь герцог де Гиз, — теперь, когда ваше высочество примкнули к нам, соблаговолите рассказать, что вы намерены совершить во благо святой Лиги.

— Я намерен преданно служить католической вере, апостольской и римской, и выполнять все, что она от меня потребует, — ответил новообращенный.