Слово было за Людовиком Святым и Генрихом IV; именно этим двум великим родоначальникам надлежало оправдать Людовика XVI за слабость Людовика XIII, расточительство Людовика XIV, распутство Людовика XV!
Однако, повторяем, все произошло совсем не так.
Десез спорил по пустякам, тогда как ему надо было постараться прежде всего увлечь слушателей; следовало быть не кратким, а скорее поэтичным; необходимо было взывать к сердцу, а не к разуму.
Но, может быть, по окончании его невыразительной речи слово возьмет Людовик XVI, раз уж он изъявил желание защищаться, и теперь будет защищаться как подобает королю: с достоинством, величием, благородством?
— Господа! — начал он. — Только что вам были представлены доводы моей защиты; я не буду снова о них говорить, выступая перед вами, видимо, в последний раз. Заявляю вам, что мне не в чем себя упрекнуть, и мои защитники сказали вам чистую правду.
Я никогда не боялся, что мои поступки будут обсуждаться публично; но у меня просто сердце разрывалось, когда я обнаружил, что в обвинительном заключении меня упрекнули в намерении пролить кровь моего народа, в особенности же меня поразило, что мне приписывается ответственность за несчастья, имевшие место десятого августа.
Многочисленные представленные мною в разное время доказательства моей любви к народу, а также мое поведение должны, по моему мнению, свидетельствовать о том, что я не боялся рисковать собой ради своего народа, а также должны навсегда снять с меня подобное обвинение…
Понимаете ли вы наследника шестидесяти королей, потомка Людовика Святого, Генриха IV и Людовика XIV, который, отвечая на обвинение, не нашел ничего убедительнее?
Но чем несправедливее, на ваш взгляд, было обвинение, государь, тем более красноречивым должно было сделать вас ваше негодование. Вам следовало бы оставить потомству хоть что-нибудь, хотя бы проклятие, брошенное в лицо вашим палачам!
Председатель Конвента удивленно спросил:
— Вам нечего более прибавить в свою защиту?
— Нет, — отвечал король.
— Можете идти.
Людовик удалился.
Его проводили в один из прилегавших к Собранию залов. Там он обнял г-на Десеза и прижал его к груди; г-н Десез весь взмок, и не столько от усталости, сколько от волнения; Людовик XVI заставил его переодеться и сам согрел адвокату рубашку.
В пять часов вечера он возвратился в Тампль.
Час спустя трое его защитников вошли к нему как раз в ту минуту, как он поднимался из-за стола.
Он предложил им подкрепиться; один г-н Десез откликнулся на его предложение.
Пока тот ел, Людовик XVI обратился к г-ну де Мальзербу.
— Ну, теперь вы сами видите, что я был прав с самого начала и что приговор мне был вынесен раньше, чем меня выслушали.
— Государь, — сказал в ответ г-н де Мальзерб, — когда я выходил из Собрания, меня со всех сторон обступили славные люди, заверившие меня, что они не допустят вашей смерти или что, по крайней мере, вы умрете не раньше, чем они и их друзья.
— Вы их знаете, сударь? — оживившись, спросил король.
— Лично — нет, государь; однако я, разумеется, узнал бы их в лицо.
— Ну что же, — продолжал король, — постарайтесь разыскать кого-нибудь из них и передайте, что я никогда бы себе не простил, если бы из-за меня пролилась хоть одна капля крови! Я не пожелал этого тогда, когда, пролившись, эта кровь могла бы спасти мой трон и мою жизнь; я тем более не хочу этого теперь, когда я пожертвовал и тем и другим.
Господин де Мальзерб оставил короля, чтобы успеть исполнить полученное от него приказание.
Наступило 1 января 1793 года.
Людовик XVI содержался под стражей в строжайшей изоляции; при нем был оставлен только камердинер.
С
грустью думал он о своем одиночестве в такой день, как вдруг к его кровати подошел Клери.— Государь, — обратился к нему едва слышно камердинер, — с вашего позволения я хотел бы от души вам пожелать, чтобы ваши несчастья поскорее кончились.
— Я принимаю ваши пожелания, Клери, — подавая ему руку, промолвил король.
Клери коснулся протянутой ему руки губами, омыв ее слезами; потом он помог своему господину одеться.
В это время вошли муниципальные гвардейцы.
Людовик обвел их внимательным взглядом и, заметив на лице одного из них выражение жалости, подошел к этому человеку.
— Сударь! Не откажите мне в огромной услуге! — попросил король.
— В какой? — спросил тот.
— Навестите, пожалуйста, мою семью от моего имени, узнайте, как она себя чувствует, и пожелайте ей счастья в наступающем году.
— Я схожу, — пообещал заметно растроганный гвардеец.
— Благодарю вас, — сказал Людовик XVI. — Надеюсь, Бог воздаст вам за то, что вы для меня делаете!
— А почему узник не попросит позволения увидеться с семьей? — спросил у Клери другой гвардеец. — Теперь, когда следствие окончено, я уверен, что он не встретит препятствий.
— А к кому нужно обратиться? — поспешил узнать Клери.
— К Конвенту.
Спустя минуту возвратился гвардеец, который ходил к королеве.
— Сударь, — обратился он к королю, — ваша семья благодарит вас за пожелания и в свою очередь желает вам счастья.
Король печально усмехнулся.
— И это первый день Нового года! — с горечью заметил он.