В шесть часов доложили о приходе министра юстиции. Король поднялся ему навстречу.
— Сударь, — сказал Тара, — я отнес ваше письмо в Конвент, и мне поручено передать вам следующее:
Король кивнул, и министр удалился.
— Гражданин министр! — обратились к Тара дежурные комиссары муниципалитета. — Как же Людовик сможет увидеться со своей семьей?
— Как сказано, наедине, — отозвался Тара.
— Это невозможно! Согласно приказу Коммуны, мы не должны спускать с него глаз ни днем ни ночью.
Дело и в самом деле запутывалось; тогда, ко всеобщему удовольствию, было решено, что король примет членов своей семьи в столовой таким образом, чтобы его было видно через дверной витраж, а дверь будет закрыта, чтобы ничего не было слышно.
Тем временем король приказал Клери:
— Посмотрите, не ушел ли еще министр юстиции, и пригласите его ко мне.
Спустя минуту вошел министр.
— Сударь, — проговорил король, — я забыл вас спросить, застали ли дома господина Эджворта де Фирмонта и когда я смогу с ним увидеться.
— Я привез его в своей карете, — ответил Тара, — он ожидает в зале заседаний и сейчас будет у вас.
И действительно, в ту минуту как министр юстиции произносил эти слова, г-н Эджворт де Фирмонт появился в дверях.
XXIII
ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ ЯНВАРЯ
Господин Эджворт де Фирмонт был духовником мадам Елизаветы: около полутора месяцев тому назад король, предвидя такой приговор, какой только что был ему вынесен, попросил свою сестру порекомендовать священника, который мог бы сопровождать его в последние минуты, и мадам Елизавета, обливаясь слезами, посоветовала брату остановить свой выбор на аббате де Фирмонте.
Этот достойнейший служитель Церкви, англичанин по происхождению, избежал сентябрьской бойни и удалился из Парижа в Шуазиле-Руа под именем Эссекса; мадам Елизавете были известны оба его адреса, и она дала ему знать в Шуази, надеясь на его возвращение в Париж ко времени вынесения приговора.
Она не ошиблась.
Аббат Эджворт со смиренной радостью принял, как мы уже говорили, возложенную на него миссию.
Двадцать первого декабря 1792 года он писал одному из своих английских друзей:
Вот каков был человек, который должен был оставаться с Людовиком XVI вплоть до той минуты, когда его душа покинет землю и отлетит на небеса.
Король пригласил его к себе в кабинет и заперся с ним. В восемь часов вечера он вышел из кабинета и обратился к комиссарам с такой просьбой:
— Господа, будьте добры проводить меня к моей семье.
— Это невозможно, — отвечал одни из них, — но если хотите, мы скажем, чтобы ваши родные спустились сюда.
— Хорошо, — согласился король, — лишь бы я мог принять их в своей комнате без помех и без свидетелей.
— Не в вашей комнате, — возразил тот же комиссар муниципалитета, — а в столовой; мы только что так условились с министром юстиции.
— Но вы же слышали, — заметил король, — что декрет Конвента позволяет мне увидеться с семьей без свидетелей.
— Это верно; вы увидитесь наедине: дверь будет закрыта; но мы будем присматривать за вами через витраж.
— Хорошо, пусть будет так.
Комиссары удалились, и король прошел в столовую; Клери, последовав за ним, стал отодвигать стол и стулья, чтобы освободить побольше места.
— Клери, — обратился к нему король, — принесите воды и стакан на тот случай, если королева захочет пить.