Графиня де Шарни. Части 4, 5, 6

Но в чем она не заблуждалась, так это в ежедневных посягательствах Собрания на прерогативы короля.

В Собрании председательствовал г-н де Малуэ; это был роялист чистых кровей, однако и он счел своим долгом обсудить, стоя или сидя будут члены Собрания слушать присягу короля.

— Сидя! Сидя! — раздалось со всех сторон.

— А король? — уточнил г-н де Малуэ.

— Пусть говорит стоя и с обнаженной головой! — выкрикнул кто-то.

По рядам собравшихся пробежал ропот.

Этот голос прозвучал отчетливо, сильно, звонко, словно голос народа, который заставляет слушать себя одного, чтобы его было лучше слышно.

Председатель изменился в лице.

Кто произнес эти слова? Вырвались они у сидящего в зале или донеслись с трибуны?

Какое это имело значение?! В них была такая сила, что председатель вынужден был на них ответить.

— Господа! — заявил он. — У нас, представителей нации, нет оснований для того, чтобы в присутствии короля не выразить своего уважения ему как главе государства. Если король принесет присягу стоя, я требую, чтобы Национальное собрание выслушало его тоже стоя.

В ответ послышался тот же голос:

— Я хочу предложить поправку, которая примирит всех. Пусть господину де Малуэ, а также другим желающим будет позволено внимать королю преклонив колени; мы же примем предыдущее предложение.

Предложение было отклонено.

Король должен был принести присягу на следующий день. Зал был битком набит; трибуны переполнены зрителями.

В полдень доложили о прибытии короля.

Король говорил стоя, и Собрание слушало его стоя; по окончании речи был подписан конституционный акт, и все заняли свои места.

Председательствующий — на сей раз это был Туре — встал, собираясь выступить с ответной речью; после первых двух фраз, видя, что король не встает, он тоже сел.

Это вызвало рукоплескания на трибунах.

Долго не умолкавшие аплодисменты заставили короля побледнеть.

Он вынул из кармана платок и вытер взмокший лоб.

Королева присутствовала на этом заседании и занимала отдельную ложу; когда ей стало невозможно более выносить все это, она поднялась, вышла, громко хлопнув дверью, и приказала отвезти ее в Тюильри.

По возвращении она не сказала ни слова даже самым близким людям. С тех пор как Шарни не было рядом, в ее сердце копилась горечь и она все держала в себе.

Король вернулся спустя полчаса.

— Что королева? — тотчас поинтересовался он.

Ему доложили, где она.

Придверник хотел пойти вперед.

Король знаком отослал его, сам отворил двери и вошел в комнату без доклада.

Он был бледен, растерян, пот струился по его лицу; при виде супруга королева вскрикнула и вскочила с места.

— Государь! Что случилось? — взволновалась она.

Не отвечая ни слова, король рухнул в кресло и разрыдался.

— Ах, мадам, мадам! — воскликнул он. — Зачем вы присутствовали на этом заседании? Зачем вам нужно было видеть мое унижение? Разве для этого я вас пригласил когда-то во Францию, заверив, что вы будете королевой?

Подобную вспышку со стороны Людовика XVI было тем мучительнее видеть, что такое случалось с ним крайне редко. Королева, не сдержавшись, подбежала к королю и упала перед ним на колени.

В это мгновение звук открывающейся двери заставил ее обернуться. На пороге появилась г-жа Кампан.

Королева жестом ее остановила.

— Ах, оставьте нас, Кампан! Оставьте нас! — приказала она.

Госпожа Кампан поняла, какое чувство владело в эту минуту королевой и почему она просила ее уйти. Камеристка почтительно удалилась. Стоя за дверью, она еще долго слушала, как супруги обменивались отрывистыми фразами вперемежку с рыданиями.

Наконец все стихло — и слова и рыдания; спустя полчаса дверь отворилась и королева позвала камеристку.

— Кампан, потрудитесь передать это письмо господину де Мальдену; письмо адресовано моему брату Леопольду. Пусть господин де Мальден немедленно отправляется в Вену; это письмо должно быть доставлено раньше чем туда дойдет весть о том, что сегодня произошло… Если господину Мальдену понадобятся деньги, дайте ему две-три сотни луидоров; я вам потом верну.

Госпожа Кампан взяла письмо и вышла. Через два часа г-н де Мальден уже скакал в Вену.

Хуже всего было то, что необходимо было улыбаться, быть ласковыми, сохранять веселый вид.

Весь остаток дня Тюильри наводняло огромное количество людей. Вечером город сверкал огнями. Король и королева получили приглашение прокатиться в карете по Елисейским полям в сопровождении адъютантов и командиров национальной гвардии Парижа.

При их появлении послышались крики: "Да здравствует король! Да здравствует королева!" Но едва эти крики стихли и карета замедлила ход, как какой-то свирепого вида простолюдин, оказавшийся рядом с подножкой кареты, скрестил на груди руки и произнес:

— Не верьте им… Да здравствует нация!

Карета шагом двинулась вперед, но человек этот взялся рукой за дверцу и пошел рядом; всякий раз, как в толпе кричали: "Да здравствует король! Да здравствует королева!", он повторял все тем же пронзительным голосом:

— Не верьте им… Да здравствует нация!