Графиня де Шарни. Части 4, 5, 6

Вечером того дня, когда король присягнул конституции, часовые и адъютанты Лафайета покинули внутренние покои дворца, и если король в этот день не вернул себе былого могущества, то, уж во всяком случае, он вновь обрел свободу.

Это было небольшим вознаграждением за унижение, на которое он, как мы видели, с горечью жаловался королеве.

Хотя Барнава не ожидал официальный прием или торжественная аудиенция, ему, по крайней мере, не пришлось на сей раз прибегать к предосторожностям, которых до тех пор требовало его присутствие в Тюильри.

Он был очень бледен и казался печальным; это поразило королеву.

Она приняла его стоя, хотя знала, что молодой адвокат испытывает по отношению к ней глубокую почтительность, и была уверена в том, что, если она будет сидеть, он не допустит бестактности, которую позволил себе председатель Туре, когда увидел, что король не встает.

— Ну что же, господин Барнав, — начала королева, — вы удовлетворены, не так ли: король последовал вашему совету, он присягнул конституции.

— Королева очень добра ко мне, когда говорит, что король последовал моему совету… — с поклоном отозвался Барнав. — Если бы мое мнение не совпадало с мнением императора Леопольда и князя фон Кауница, его величество король, возможно, проявил бы еще большую неуверенность в этом деле, однако это единственный способ спасти королю жизнь, если короля можно…

Барнав замолчал.

— … можно спасти… вы это хотели сказать, не так ли? — со свойственным ей мужеством открыто спросила королева.

— Храни меня Боже, ваше величество, от того, чтобы предсказывать подобные несчастья! Однако, поскольку я скоро уезжаю из Парижа и собираюсь навсегда проститься с королевой, мне не хотелось бы ни слишком разочаровывать ваше величество, ни внушать несбыточные надежды.

— Вы уезжаете из Парижа, господин Барнав? Вы собираетесь меня оставить?

— Так как работа Собрания, членом которого я являюсь, окончена и Учредительное собрание постановило, что никто из его членов не может войти в Законодательное собрание, у меня нет оснований оставаться в Париже.

— Даже для того, чтобы быть нам полезным, господин Барнав?

Барнав печально улыбнулся.

— Даже для того, чтобы быть вам полезным; потому что с сегодняшнего дня, ваше величество, или, точнее, вот уже третий день как я ничем не могу быть вам полезен.

— Ах, сударь! Как мало вы себя цените! — заметила королева.

— Увы, нет, ваше величество! Я сужу о себе беспристрастно и считаю себя слабым… я взвешиваю свое влияние и нахожу, что вес его очень мал… Моя сила — я умолял монархию воспользоваться ею как рычагом — состояла в моем влиянии на Собрание, в моем господстве в Якобинском клубе, в моей популярности, достигнутой с таким трудом; но вот Собрание распущено, якобинцы переродились в фейянов, и я весьма опасаюсь, как бы фейяны не сыграли в опасную игру, разойдясь с якобинцами… А моя популярность, ваше величество…

Барнав улыбнулся еще печальнее:

— … а моей популярности пришел конец!

Королева взглянула на Барнава, и в глазах ее мелькнул странный блеск, похожий на торжество.

— Ну что же, — проговорила она, — вы теперь видите, сударь, что популярность преходяща.

Барнав тяжело вздохнул.

Королева поняла, что допустила, как это часто с ней бывало, небольшую жестокость.

В самом деле, если Барнав потерял популярность всего за месяц, если слова Робеспьера вынудили его склонить голову — кто в том виноват? Не эта ли роковая монархия, увлекающая вслед за собою в бездну всех, кого она ни коснется; не эта ли страшная судьба, сотворившая из Марии Антуанетты, как раньше это произошло с Марией Стюарт, нечто вроде ангела смерти, толкавшего в могилу всех, кому он являлся?

Она спохватилась, почувствовав к Барнаву признательность за то, что он в ответ лишь вздохнул, хотя мог бы ответить сокрушительной фразой: "Ради кого я лишился популярности, ваше величество, если не ради вас?!" Она продолжала:

— Да нет, вы не уедете, не правда ли, господин Барнав?

— Разумеется, — отозвался Барнав, — если королева прикажет мне остаться, я подчинюсь, как получивший отпуск солдат, которому приказано принять участие в последнем бою; однако известно ли вашему величеству, что будет, если я останусь? Из слабого я превращусь в предателя!

— Почему же, сударь? — задетая за живое, спросила королева. — Объяснитесь: я вас не понимаю.

— Позвольте мне, ваше величество, обрисовать создавшееся положение, и не только то, в каком вы оказались, но и то, в каком очень скоро окажетесь.

— Сделайте одолжение, сударь; я привыкла заглядывать в бездну, и если бы я была подвержена головокружениям, я бы уже давно упала вниз.

— Может быть, королева смотрит на уходящее Собрание как на своего врага?

— Уточним, господин Барнав: в этом Собрании у меня были друзья; но вы же не станете отрицать, что большинство его членов было враждебно королевской власти!

— Ваше величество, Собрание лишь в одном проявило враждебность по отношению к королю и королеве; это случилось в тот день, когда оно постановило, что ни один из его бывших членов не может войти в новое Законодательное собрание.