Грань

Однако внешнюю идиллию этого случайного глаза бури в шторме окружающего хаоса нарушала какая-то внутренняя опустошенность. Казалось, весь переулок пульсировал некой темной тягучей энергией, под влиянием которой Анна стала ощущать сильную внутреннюю тревогу и беспокойство. Дальше, чуть углубляясь, проход расширялся. На этом небольшом пятачке слева была ржавая железная дверь. Дверной проем был затейливо, особым образом поврежден, а края самой двери погнуты и кое-где буквально врезались в края проема. Таким образом, с первого взгляда было понятно, что даже если возникнет такое желание, эту дверь открыть будет невозможно. Проходя дальше вглубь аллеи, Анна обратила внимание на то, что стало как будто бы очень влажно, в то же время теплее, а видимость очень сократилась из-за взявшегося непонятно откуда тумана. Девушка, само собой, уже давно начала догадываться, где же именно сейчас оказалась, а последние ее сомнения были развеяны, когда из белой мглы не спеша выплыли острые ветки чахлого деревца. Компанию ему составлял стоявший слева непонятного цвета мусорный бак.

«Да, теперь это точно оно, — подумала Аня, — то самое место из этого жуткого сна, который я видела тогда осенью». Анна медленно приблизилась к контейнеру. Ей казалось, что с каждым шагом окружающую белую мглу будто подсвечивают розовые всполохи. И при каждой новой вспышке из мглы фото-негативами на миг замирают выхваченные из многослойности миров черные силуэты. Их двое. С каждой новой вспышкой позы их меняются. Частота розовой пульсации ускоряется. Силуэты мелькают все чаще. И вот уже перед Аней заново разыгрывается вся ужасная сцена убийства. Розовый туман уже не мелькает, а полностью заливает собой все вокруг. Его яркость и цвет нарастают, становятся слепящими. Резкая, теперь уже белая вспышка яркостью в миллионы солнц. Высокочастотный нестерпимый звук. И Анна падает без сознания.

* * *

— Дэушка, дэушка! Очнитэсь! Дэушка! — приглушенный голос таксиста пытается пробиться к сознанию Анны.

Она наконец-то открывает глаза. Перед ней салон старой «Тойоты». Она полусидит-полулежит на заднем сидении. Над ней склонилось бородатое большое лицо. На лице этом озабоченные, взволнованные карие глаза. А губы, которых не видно из-за густой бороды, все продолжают и продолжают звать ее. Когда девушка открыла глаза, таксист облегченно вздохнул и отстранился, перестав трясти Аню.

— Ну наконэц-то, альхамиду илля! Очнулась!

— Я что, спала? — придя немного в себя, спросила Аня.

— Вы — да! Я как на Тимакоуа суэрнул, смотрю на тебя в зэркало — сидит. Потом еду немного, смотрю — уже спит, ну, ладно, думаю, пусть спит, устала. Дальше еду. Потом подъезжаю уже к Московскому, тут, вай, что началось! Ты трястис вся стала, стонать, веки так быстро-быстро заходыли… Я машину стоп, к тебе побежал! Зову, трясу, по щекам бил — лежишь стонешь! Кощьмар тебе, что ли, приснился, а? Что такое было?

— Да, да… Да, вы правы. Отрубилась. Приснился плохой сон, — растерянно ответила Аня и попробовала выдавить из себя улыбку в конце.

— В общэм, мы приехали, — сказал таксист, указывая рукой куда-то на улицу, — ну, то есть максимуально, как могли. Вон твой дом 68.

Таксист указал рукой налево, в сторону самых настоящих руин, видимо, того, что осталось от домов на набережной. Отдельные дома различить там было сложно, если вообще возможно. Лишь смутно угадывающиеся остовы бетонных коробок выступали из груды кирпича вперемешку с бетоном и прочим мусором. Было похоже, что морской исполин, выброшенный на берег давно, сейчас гнил, и комки вонючей плоти обвалились вниз, обнажая торчащие кверху ребра.

Девушка вышла из машины. Таксист, как и обещал, подъехал близко настолько, насколько это было возможно. Дальше дороги не было от слова совсем. Вместо нее ниже уровня асфальта метра на три была траншея с разорванными трубами и большими лужами. Редкие фонари остались стоять вдоль дороги, чудом продолжая держаться непонятно как. Большинство из них попадали в ту же траншею, которая теперь была на месте Московского тракта. Черные многожильные кабели дополняли картину своим причудливым хаотичным узором, местами выступая сквозь разрушения.

Все дома по левую руку, включая и дом ее родителей, слились в одно бетонно-кирпичное месиво. Еще дальше, ближе к мосту, дорога, а точнее, ее направление, ныряла в настоящую, образованную землетрясением, глубокую то ли запруду, то ли озеро. Из воды бетонным рифом пытался взбежать на мост шлюз с дороги, но обрывался, ведь в том месте, где тот должен был плавно вливаться в мостовое полотно, зиял огромный пролом. Пролом этот даже с места, где стояла сейчас девушка, казался очень широким. До самой первой опоры, уходящей в реку, полотно моста обвалилось, и куски его острыми осколками торчали из воды.