Грань Земли

Макс припарковался у третьей палатки ждать, пока очередь уменьшится и, к счастью, занял местечко в тени. А те, кто нашёл своё место под солнцем, оказались не особо выносливы, добиваемые небесной печью и давкой. Моргнёшь, а их уже и след простыл. Перевелись нынче богатыри, не то, что раньше…

Через пяток минут очередь возглавил Макс и стал тянуть свои ручонки к спрайту, фанте, коле, пепси, всему, чему учила нас реклама. Глотнул одно, второе, погрыз третье, пососал четвёртое. Жаренные сосиски, солидный кусок пиццы с цыплёнком и ананасами. Не забываем хот-доги и зефир… И вот желудок полнится фастфудом. На лице — счастье. Ты доволен.

Опробовав всего, но понемногу, Макс взбодрился, зарядился, вернулся к велику и вновь погнал. Сквозь конкурсное застолье, к сгустку ребят самой отъявленной, взрослой молодёжи, к которой причислял себя и Макс.

Эти крутые пацаны и девчонки в ярких, трендовых шмотках, прокаченных сабами приорах и калинах с литыми дисками и тонировкой. Эти парни и девушки, что не снимают солнечные очки даже в хмурую погоду, такие громкие и энергичные, они кажутся суперменами, королями уличной масти, с их вальяжной походкой и пальцами веером.

Макс тащился от подобной энергетики, но смелости ему хватало только чтобы кататься вокруг да около, только принюхиваться и подглядывать, пока они стояли в пафосных позах и селфились на фоне бурлящего, выстреливающего водными струями фонтана, отстроенного месяц назад в честь двухсот семидесятилетия Бугульмы. Иногда какой-нибудь смельчак даже запрыгивал в воду и хлюпал, шлёпал, швырял мелочью в прохожих, несмотря на запрещающую табличку. Иногда это был Макс. И во все стороны брызги, брызги, брызги! А люди вокруг, кто стоял и снимал для ютьюба, кто проходил мимо, а кто матерился и собирал монеты.

Но фонтан и вправду был красив и притягателен. Чаша из красного мрамора извергала пятёрку мощных струй высоко в небо, где они сверкали и переливались. Одна огромная водная колонна в центре и четыре её миниатюрных копии и всё это под разнобойные мотивы музыки. Выстреливали? Нет. Скорее парили и танцевали, словно полчище сильфов. Они исполняли то брейк, то хип-хоп под зажигательные мотивы, замирая в трёх метрах от земли на фоне вековых зданий — первого кинотеатра, первого бутика, кафе, суда, музея, загса, над человеческим весельем, животворящей мимики лиц, нескончаемых восхищений и бурных реакций… На трёхметровой высоте. И вся завораживающая игра воды и света, чистого неба, сильной, басистой, западающей прямо в сердце музыки на этом празднике жизни, её концерте, где гомон людских голосов подобен одобряющим крикам фанатов рок-звёзд.

— Вот бы запечатлеть это на холсте! — Подумалось тогда Максу, но песня оборвалась, водные струи плюхнулись в чашу, и картинка рассыпалась. — Всё равно кайф, пусть и не долгий. А жарища, жарища то какая?! Стоишь обливаешься потом, хоть лакея с веером нанимай. Но, пожалуй, сегодня обойдёмся мороженкой. Что-нибудь вишнёвое подойдёт идеально.

Макс вернулся к лавкам, купил мороженку, заплатив кровно-заработанные на собственном горбу деньжата, и укатил за палатки, под сень пушистых ёлок, чтобы полакомиться в гордом одиночестве.

Вот он остановился в тени, прислонил велик к худому стволу, и сел, скрестив ноги. Раскрыл шуршащую упаковку, осмотрелся. До мусорки не дотянуться, поэтому аккуратно свернул упаковку, спрятал в карман и начал понемногу откусывать вишнёвый пломбир. Такой сладкий-сладкий. Каждый кусочек вкуснее другого. Хочется ещё и ещё. Откусил раз, откусил второй, и двухсот граммов счастья как не бывало. Ммм… Как же приятно хрумкать вафельной оболочкой, а какое дивное послевкусие… Макс весь облизался, все губы и пальцы, а затем развернул упаковку и слизал остатки талого мороженного. Хорошо, что не выкинул.

Когда ничего кроме приятной истомы не осталось, Макс потянулся, зевнул и почесал живот, довольный собой и жизнью. Как здесь хорошо и вкусно в прохладном тенёчке, где небесный дьявол тебя не коснётся, ибо ни один лучик не прорежется сквозь пьяные верхушки ёлок. И нет всех этих насекомых, мух, комаров и пчёл, что постоянно докучают нежной и чувствительной коже, можно подумать, намазанной вареньем. Ну разве не красота?

Но вдруг поднялся ветер, а вместе с ним и пыль. Макс закашлялся, начал жмуриться и тереть глаза. Когда пыль немного улеглась, а взор прояснел, небо чуть приуныло, и поутихли всеобщий гомон и веселье. Что-то встревожило душу.

Макс поднялся, чтобы вернуться к друзьям, но услышал крики, плач, и, оглянувшись, заметил мельтешение красно-сине-чёрных одежд среди елок. Два пацана в майках, бриджах со стразами и сандалиях, надетых поверх носков, мучили девчонку. Макс решил вступиться, вот только не знал, как начать.

— Эй вы! — Крикнул он им, но никто не оглянулся и даже ухом не повёл на мягкий, невыразительный возглас, такой что есть, что нет, всё одно.