Грань Земли

Эпидемия убывала, и бесплодие теряло силу. Свежий ветерок изгонял затхлый воздух, принося бодрость и тепло новой жизни. Притихли орды заражённых, но не ропот напуганных людишек, а таинственный купол так и остался висеть над Бугульмой, хоть и не выдавал себя мерцанием и осыпающимся пеплом.

Вот что видела, точнее, улавливала внутренним чутьем Азалия, стоя у окна зала в полицейском участке. Одной рукой она упиралась о стену, а другой держалась за живот, пока тошнотворный ком то и дело подкатывал горлу. Как же тянуло блевать от всей этой реставрации.

Но ещё до этого, когда волна исцеляющего света лишь ворвалась в это место, Азалия всё ещё была заключена в каменном коконе. Встретившись с изумрудным светом, он стал понемногу крошиться, в нём образовались крошечные отверстия, и пусть волна уже рассеялась, её мельчайшие частицы долго оставались в воздухе. Они то и дело въедались в кожу, по чуть-чуть проедая её, словно в плоть вонзались тысячи невидимых иголок.

Но Азалия не смогла бы закричать или пошевелиться всё ещё замурованная, а только содрогаться от боли. Что дальше? Испепелят, разотрут и пустят по ветру? Дёргайся хоть изо всех сил, но как это поможет, если тебя уже замариновали? Ты начинаешь вариться без огня и без воды, в собственном соку, в волшебном маринаде, что зовётся агонией. Но можно ли унять горячее женское сердце? Иногда от его неистового пламени остаются лишь пылающие угольки, но попробуй сжать их в руке, они яростно зашипят и прольют твою кровь.

Азалия кричала и тряслась, и тьма окутывала кокон, лениво сочась из ближайших теней. Каменная тюрьма всё больше трескалась, крошилась, и один за другим обломки разлетались по сторонам, пока пленница не рухнула на пол, лишённая не только одежды, но и вообще всего, обнажённая душа в сожжённой плоти. Оголённый нерв и любой контакт с разряженным воздухом сулит лишь боль и страдание.

Азалия лежала на полу и содрогалась, охваченная ярким солнечным светом с зеленовато-ядовитым для неё отблеском.

Она не может думать, поэтому подумаем мы.

Что её спасло? Быть может фривольный симбиоз с человеческой душой? Душа, то, за что держится и к чему тянется этот мир. А ведь именно Ранзор посоветовал ей с кем-нибудь слиться. И этим сохранил жизнь? На что она её потратит? Впрочем, теперь это не столь важно. Она вернулась, определила страдание как норму и, кажется, даже свыклась. Но вернулась куда и откуда? В саму себя щемящей в сердце болью и расплавляющейся плотью, в нутре которого всё отмирает?

Чтобы хоть как-то выжить, пришлось карабкаться сквозь эту боль, тянуться за её пределы, выпрямлять спину, показывая жизни гордую осанку, пусть даже в этот самый момент всё вокруг желало видеть её скрюченной, уродливой старухой.

И не было больше связи с любимым, как и его самого. От этого всё естество болело по великой утрате.

Азалия тряслась, билась обожжённой плотью рук и ног об деревянный пол, сдирая кожу, корчилась и выгибалась, скребла ногтями доски, впиваясь в них до невозможной боли и вопила изо всех сил.

Как бы ещё она смогла пытать себя, если её не было рядом, когда он пал? Он был всем! Она была им, а он был ею, был смыслом, сутью в сути. Теперь же его нет.

Так прошло некоторое время, а затем, обессилив, Азалия просто лежала и смотрела в потолок со дна своего рассудка, где она искала ту человеческую душу, с которой слилась. А найдя, стала истязать самыми немыслимыми способами. Но главным образом, убивая в себе всё живое, способное чувствовать и это приносило облегчение. Вот такая чувственная деградация.

Азалия поднялась и оглядела себя, в каждой клетке её измождённого, обожжённого тела смешалась боль. Она была в каждой секунде этого пробуждения и в каждом мгновении всё такая же сильная, не отступающая, а смысл всё больше забывался и утрачивался. Вот тогда-то Азалия и подошла к окну, чтобы вспомнить. И ей открылся тошнотворный вид.

Один взгляд на всё живое и здоровое щиплил и резал глаза, заставлял морщиться и порождал внутри пустоту, таким всё казалось выхолощенным и отвратным. Тысячи глаз, которыми Азалия уже не сможет видеть мир, расползались по городу, зерцала душ, с которыми она уже не сможет поделиться новым виденьем.

Азалия почувствовала присутствие ещё одной персоны и обернулась. Здесь было два разрушенных кокона и третий целёхонький. Она не обратила на него внимания сразу, но теперь приблизилась к нему и стала отрывать каменные слои, желая увидеть ту заражённую, на которую пала милость её возлюбленного. Заглянуть в недоступные, запретные указом Ранзора очи и понять, что же в ней есть такого, чего нет в Азалии.